Неизвестный В.Я. Пропп. Древо жизни. Дневник старости

Тем не менее в музыковедении Владимир Яковлевич считал себя дилетантом. В мае 1961 года он писал мне после выхода своей песенной антологии в Большой серии Библиотеки поэта: «Свою мысль что-нибудь когда-нибудь написать о песне я полностью оставил, т. к. для этого нужна музыковедческая подготовка, приобретать которую мне поздно. Может быть это когда-нибудь сделаете Вы». Вскоре после этого Владимир Яковлевич рекомендовал мне идти по этномузыковедческому пути, т. к. в данной области надо много лет профессионально учиться, и добавлял: «Ну а фольклористике Вы научитесь сами, когда понадобится…»

И тем не менее я не могу называть Проппа дилетантом в музыке! Судите сами, как Пропп писал о Моцарте (цитирую его письмо к Л. М. Ивлевой от 3 июля 1966 г.): «…Сегодня я приехал, чтобы послушать “Волшебную флейту” Моцарта. Моцарт – бог моей юности. Я люблю его за светлость, мелодику, прозрачность, а также за глубину и трагичность». Вот что значит музыкальное восприятие мира в его целостности, в единстве, в гармонии его разнородных свойств: Владимир Яковлевич любил Моцарта не за что-то одно, но за все его контрастные свойства. Такая любовь – не любительство, а понимание, и понимание музыканта. В этом фрагменте – пропповский Моцарт (он произносил «Моцарт», с ударением на последнем слоге, как бы вычленяя «арт» – искусство), и моцартианский Пропп.

В этом же письме, тут же – очень важно, что тут же! – внутренней мыслью Владимир Яковлевич охватил и себя как фольклориста и сразу же как музыканта, что для него было связанным, и тут же счел обязательным оценить своего адресата: «По-моему, Вы очень музыкальны. Я ощутил это сразу, как только услышал, как Вы воспроизводите слышанный Вами народный напев…» Удивительно профессиональное – музыкантски профессиональное – наблюдение! Но эти слова – не только о Л. М. Ивлевой, но и о самом Проппе: никто иной, как он, смог «определить это сразу», т. е. уверенно поставить своего рода диагноз. Видимо, он производил тем самым проверку на музыкальность. Такая проверка была для Владимира Яковлевича в известной мере проверкой на личность, и более конкретно – проверкой на личность фольклориста, на его пригодность к этой научной области.

Удивительно и то, как именно Владимир Яковлевич определил музыкальность Л. М. Ивлевой, – так, как это сделал бы музыкант-профессионал: на основе оценки качества народного напева.

Уместно добавить, что В. Я. Пропп дважды выступал официальным оппонентом на защитах диссертаций по музыкальному фольклору, оппонируя Ф. А. Рубцову и автору этих строк, и его пространные, содержательные отзывы служат замечательным документом фольклористики как синтетической дисциплины. (Кстати сказать, настало время собрать все оппонентские отзывы В. Я. Проппа и опубликовать их с соответствующими комментариями.) А я смотрю на сохранившийся у меня бледный отпечаток фотографии играющего на пианино Проппа и благодарю судьбу за подаренное мне 15-летнее счастье общения с Музыкантом.

Вспоминая В. Я. Проппа

Г. Г. Шаповалова

Я познакомилась с Владимиром Яковлевичем в начале 1941 года. Среднего роста, всегда в темно-сером костюме, с далеко не новым портфелем под мышкой; седеющие непослушные волосы, обычно спадающие на лоб, короткая остроконечная бородка, усы… Торопливой походкой он входил на заседание Сектора фольклора Пушкинского Дома, как правило, за пять минут до начала, и садился где-нибудь в уголок. Иногда ему даже не доставалось места, приходилось приносить стул из соседнего кабинета. Заметив, это, я стала занимать для него место (в то время я была секретарем сектора).

Всегда серьезный, Владимир Яковлевич не принимал участия в громких кулуарных разговорах перед заседанием или в перерывах, в обсуждениях, подчас бурных, разных московско-ленинградских событий, непременными участниками которых были М. К. Азадовский, Н. П. Андреев, А. И. Никифоров, Е. В. Гиппиус, В. И. Чернышев, а иногда и наезжавший Ю. М. Соколов.

Когда же дело доходило до обсуждения докладов, Владимир Яковлевич говорил тихим голосом, без эмоций, всегда лаконично, но предельно веско, и при этом так, что каждое его слово было слышно.

Я не помню Владимира Яковлевича смеявшимся над кем-нибудь или просто старавшимся кого-то переспорить.

Когда приходилось обращаться к нему с каким-нибудь научным вопросом, тут он представал настоящим педагогом: он не подавлял своей эрудицией, как бы не замечал незнания спрашивавшего и давал исчерпывающую консультацию, одновременно выправляя и направляя мысль задавшего вопрос так тактично, что создавалось впечатление, будто это не его, а твои собственные мысли, только чуть-чуть повернутые.

Когда после войны началась «охота на ведьм» в сфере науки, «первый залп» по фольклористике оказался направленным на В. Я. Проппа, на его книгу «Исторические корни волшебной сказки»…