Неизвестный В. Я. Пропп

Вот ведь как повернули его слова! Слава Богу, комиссию на нашей кафедре представлял тогда молодой преподаватель Герценского пединститута Н. Н. Скатов, он написал вполне благоприятный отзыв, райком на время успокоился... А в общем-то партийное руководство университета и филфака еле вытерпело эти несколько месяцев заведования Проппа и поспешило к осени 1964 г. заменить его В. Г. Базановым, начинавшим перед войной как работящий, творческий литературовед и фольклорист, а потом все более и более переходившим в стан «обагряющих руки в крови», участвовавшим в погромах космополитов в Карелии, рьяно проводившим «линию партии» — за это он заслужил руководящие посты в Петрозаводске, а с 1950-х годов — в Питере, в Пушкинском Доме, где он с 1955 г. стал зам. директора, а с 1965 г. директором. Партийное начальство с удовольствием внедрило его в заведующие кафедрой русской литературы ЛГУ, параллельно с замдиректорством Пушкинского Дома — со «своим» стало легче!

К Владимиру Яковлевичу и вообще к когорте «старших», университетских профессоров Базанов относился с почтением, не смел их трогать, хотя жаждал втягивать их в свои замысловатые интриги, а когда не получалось — обижался, но, опять же, внешне держался благопристойно.

Последующий учебный год (1964/65) всем нам, в том числе и Владимиру Яковлевичу, пришлось жить «под Базановым». Может быть, это был еще не худший вариант: зав. лавировал, в погромах внешне не участвовал. А по отношению к Владимиру Яковлевичу даже проявил юбилейное внимание: весной 1965 г. весь филологический мир отмечал 70-летие ученого. Вот мои записи:

«26.IV. Торжественное заседание в ЛГУ в честь 70-летия В. Я. Проппа. Базанов попросил меня составить список выступающих с приветствиями. Я составил, но он все чудовищно перетасовал. Он вел собрание и путал отчаянно. В перерыв я сбежал из президиума — и вообще сбежал, как ни будут, наверное, меня ругать.

Народу — полон актовый зал, мильон приветствий, интересные подарки: литовцы — ленту через плечо на талию, очень красиво; карелы — адрес из карельской березы.

Интересно выступление Жирмунского: он считает, что все упреки Проппу за формализм «Морфологии сказки» относятся к нему, т. к. он продвигал книгу Проппа, но посоветовал убрать всю содержательно-историческую часть о сказке, т. к. это должно составить отдельную книгу; Пропп послушался — и вот результат! Рьяно (и справедливо!) доказывал, что Пропп никогда не был формалистом.

Берков, обстоятельно изложивший творческий путь Проппа, выдал идею, что на «Морфологию сказки», возможно, повлияла книга Polti «Les 36 situations dramatiques». Чистый поклеп на старика!! Я тут же это высказал вслух, и Пропп подтвердил, что, действительно, никакого влияния...»

Прерву на минуту цитирование дневника. Книга Польти, вышедшая в Париже в 1895 г., конечно, может рассматриваться как отдаленная предтеча пропповских идей, но в целом это довольно шаткая, совсем не научная попытка выделить 36 ситуаций, которые якобы вбирают в себя всю сюжетику мировой драматургии; способы классификации — очень нечеткие, путаные, напоминают деление людей на толстых и лысых. Продолжу дневник.

«Плоткин трепался о том, как он в «некоем учреждении» впервые познакомился с Проппом и вместе с Лебедевым-Полянским решил его привлечь (т. е. речь о Пушкинском Доме, из которого Плоткина выгнали в 1949 году — и он теперь о нем говорить не может!). Базанов перебил: «Нехорошо переманивать сотрудников». Плоткин на это: «Тогда были более либеральные порядки». Оказывается, Базанов обиделся — и в перерыве подошел: «Ты что же, считаешь, что я более деспотический руководитель??» Вот ведь как повернул!

28.IV. Вчера узнал, что утром, оказывается, было продолжение заседания в честь Проппа, т. к. вечером 26-го не успели... А вчера же, 27-го, вечером Пропп пригласил нас в ресторан «Москва» — собралось 55 человек! Не было Николашек и Базанова — приятно. <... > На “многоуважаемый шкаф” Пропп иронически улыбался — и это скрадывало ложный пафос. Я сидел вначале в чинном углу между Бурсовым и Деркачом, а потом двинулся на конец стола к молодым, которые меня бурно приветствовали — там мы устроили вольницу, орали студенческие песни, и ушли последними...»

Иногда, хотя и редко, Владимир Яковлевич приглашал коллег домой. Вот запись в дневнике от 5 декабря 1964 г.:

«Вечером — собрание кафедры в гостях у В. Я. Проппа (разумеется, без Базанова и Николашек; не было Бурсова — верно, не хочет из Комарово ехать; Дмитрия Евгеньевича и Мануйлова — их, верно, не позвали??). Приглашены также Еремины — и собрание как бы памяти Игоря Петровича и в назидание будущему: во что бы то ни стало сохранить дух кафедры. Даже Мак хорошо себя вел, хотя и болтал и размахивал руками. Владимир Яковлевич разорился не на одну сотню: наставил столько бутылок армянского коньяку и водки — что даже Маку хватило <...>.