«Нехороший» дедушка

А вдруг так: нет никаких патриархов в президентском кабинете, институты благополучно безмолвствуют, как и весь народ, никто не видит подбирающегося ко всем нам Левиафана. И только я один трагически зряч!!! А может, и Левиафана никакого нет. Я его себе всего лишь навоображал. Ведь и это возможно.

Нет, нет, не может же ничего вообще не быть. Как минимум, существует одно место, откуда хлещет этот не вполне вразумительный психический ветер: «Аркадия». Любимица масонов, алхимиков и сталинских наркомов. Исконная червоточина в теле Подмосковья. Не зря же вокруг нее все так упорно вертится. Тот же Пятиплахов туда мчится. Генерал что-то знает сверх того, что узнал от меня. Но к последним тайнам не допущен. Едет скорее на разведку, чем с инспекцией. И немного трусит, боится: а вдруг там его встретит какой-нибудь секретный маршал и шуганет за преступную самостоятельность? А он на меня покажет: немного помогаю в частном порядке старому другу, который заботится о судьбе дедушки-соседа. Кстати, надо бы сказать Пятиплахову, что Ипполита Игнатьевича турнули из «Аркадии».

Или не надо?

Мое настроение волнировало, как поезд на американских горках.

После неудачи в храме Воскресения Христова я был согласен на любые тайные ведомства. Но только-только смирившись с идеей секретного манипулирования аурой мегаполиса с помощью антенны над «Аркадией», я тут же начинал склоняться, что идея участия в деле сил высших привлекает меня больше.

Но, подъезжаем. Сейчас многое выяснится.

Если «Аркадия» – фээсбэшная фирма, Модест должен встретить нас не сам, а выслать группу захвата. Нацепить браслеты и бросить в тайный подвал, куда-нибудь под шестиугольное основание Кувакинского храма Мудрости до выяснения.

Или нет: он, конечно, выбежит к нам лично и ласково улыбаясь, чтобы усыпить бдительность. Ему надо потянуть время, пока та же группа захвата примчится на объект по его вызову. Он же не знает, что мы едем к нему. Или знает?

Но возможно и третье: этот вялый интеллигент – инженер Гарин наших дней?! Варит под двойным прикрытием косметического салона и секретной госконторы свое персональное зелье. Поверить, что он работает исключительно от себя, трудно. Но и исключать такую возможность полностью я не имел права. Маловероятно, что Модест Михайлович – случайный открыватель редкого эффекта. Но он Ракеев, и в случайности в таких делах верится слабо. И время счастливых одиночек миновало, любой приличный результат в науке – итог работы коллектива. Или все-таки он гениальный, но наивный ученый, и на него кто-то волевой и решительный наложил лапу? Готовится заговор: новый ГКЧП рвется к власти, но предварительно считает необходимым обработать мозги народа? А Пятиплахов просто тот неудачник, что в последний момент не взят в команду по причине хотя бы своего алкоголизма? И едет как-нибудь мстить?

Тогда получается, что я на обочине, в куче человечьих очистков, срезанных со здорового питательного клубня. Вместе с генералом. И в утешение себе забавляться мыслью о каком-нибудь «конце света».

Но все же мысль о политическом заговоре с новомедицинскими наработками представляется какой-то все же промежуточной. Да, пусть новый ГКЧП возник, и Модест со своими неизвестными возможностями силен, но все это лишь реакция на дыхание того, настоящего страха, что нависает над всеми нами. Никакой президент, никакой Совет Федерации и Генштаб, даже если приведут в полную готовность все наши ракеты, всех хакеров и психотерапевтов, не могут этому противостоять. Одно связано с другим, что-то временно выходит на первый план, что-то таится в полумраке мира неузнанным.

Или… я изо всех сил тряхнул головой. У меня появилось нестерпимое желание хотя бы на пару минут прекратить всякое думание. Ибо каша же в голове. Раскаленная, но бессмысленная каша.

Итак, когда мы вошли в заведение Модеста, нас там не испугались и не обрадовались нашему визиту. Проводили в предбанник «сталинского» кабинета, пригласили погрузиться в кожаные кресла и ждать.

Пятиплахов попытался напомнить, кто он такой, секретарь кивнула ему – мол, еще раз рада, но ждать придется.

Готовят группу захвата – сказал я про себя, ни секунды себе не веря.

– Набивает, собака, себе цену, – выдохнул генерал и так мощно, что секретарша, кажется, ощутила на себе особенность его дыхания.

Я оглядывался, ища в обстановке признаки, по которым можно было бы определить наше непосредственное будущее.

Дверь в кабинете директора приоткрылась. Мы увидели плечо какого-то человека, но большей частью он оставался еще в кабинете, продолжая беседу. Затем дверь отворилась шире и выпустила высокого, очень дорого одетого мужчину с очень грустным лицом.