— Надо спасать малыша. А ну, ребята, тащи его в лодку! — распорядился Илья Кузьмич. — Раз-два, взяли!
Ребята уцепились за лосенка — кто за шею, кто за уши, Афоня схватился за хвост.
— Раз-два, взяли!
Но лосенок оказался не так-то легок.
— Еще, еще немного! — ободряюще приговаривал Илья Кузьмич, перехватывая лосенка за передние ноги. — Еще чуточку! Так, братцы, так. А теперь тащи его через борт.
Лосенок грузно свалился на дно лодки. Он тяжело дышал, озираясь вокруг круглыми, на выкате, испуганными глазами, и его вытянутые ноги судорожно дрожали.
— Дурной ты, лопоухий, — ласково проговорила Таня, гладя лосенка по бурой жесткой шерсти. — Не можешь по-настоящему плавать — не лезь в воду. Мал ты еще, чтобы такую речку переплывать…
Лосенка решили перевезти к матери, которая уже звала его где-то за кустами.
Илья Кузьмич, не включая мотора, на веслах подогнал лодку к берегу. Днище зашуршало по песку.
— Вставай, — подтолкнул Илья Кузьмич лосенка.
Тот согнул ноги, подтянул их под себя и неуверенно поднялся. Минуту постоял, словно проверяя, держат ли его ноги, а потом, подпрыгнув, ринулся бегом в прибрежные кусты на зов матери…
И снова застрекотал мотор, и поплыли мимо лесистые берега.
ЕСТЬ ТАКОЕ ОЗЕРО
Через полчаса на левом берегу показалось большое, пожалуй, не меньше, чем Гайны, село.
— Вот и Серебрянка, — сказал Илья Кузьмич, направляя лодку к берегу против стоявшего на возвышенности крайнего дома.
Из ворот вышла маленькая, полная женщина в голубом длинном, до земли, сарафане-дубасе и синем ситцевом платке. Она взглянула на подплывающую лодку, всплеснула руками и нараспев, окая, запричитала:
— Го-о-стечки приехали! Радости-то сколько!
Мелкими, суетливыми шажками она словно не сбежала, а скатилась под горку.
— Услыхала шум-то знакомый, ну, думаю, Кузьмич катит на своей каталке. Глянула в окно, вижу — не один едет, никак, Митеньку везет. Ой, как вырос-то… Как вырос!.. — Она обняла Диму, поцеловала в щеку, похлопала по спине и, повернувшись к Тане и Афоне, ласково спросила: — Это твои товарищи, Митенька?
— Да, мы в одном классе учимся. Это Таня, а это Афоня.
— Здравствуйте, милые мои… Уж как я рада!.. И чего ты, старый, не предупредил, что с гостями приедешь?..
— Сколько раз я тебе, Груша, сказывал, не называй ты меня стариком, с досадой отозвался Илья Кузьмич. — Какой я старик? А не предупредил времени не было.
Афоня тихонько хмыкнул. «Ну и прозвал же Кузьмич свою жену! — подумал он. — А ведь она и вправду похожа на грушу».
— Как зовут твою тетю? — тихо шепнул он Диме.
— Тетя Груша, — ответил Дима.
— Разве есть такое имя?
— Вообще-то ее зовут Агриппина Прокопьевна. Ведь и ты не Афоня, а Афанасий.
— Понятно. Только все равно смешно…
— Что же это я замешкалась-то! — спохватилась тетя Груша. — Пойдемте, милые, в дом. Проголодались небось в дороге-то, устали…
Ребята пошли в дом.
— Я сейчас, ребятишки, сейчас стол накрою, — суетилась хозяйка.
Ребята с интересом осматривались вокруг.
Дом у лесничего небольшой, изнутри он оклеен голубыми, уже выцветшими обоями, и по всем стенам висят плакаты — о повышении удоев, об охране лесов, о выращивании овощей, как в клубе. Два окна смотрят прямо на реку, два других выходят к лесу, а из окошка маленькой комнатки, которую тетя Груша называет служебным кабинетом Кузьмича, видно все село — улицы, лесопилку, клуб, швейную мастерскую, магазин…
Дима остановился перед большой висевшей между окон застекленной рамкой со множеством больших и маленьких фотографий. Среди фотографий он нашел и свою, и отца с матерью. Вот дядя Кузьмич, а этот парень в военной форме с сержантскими погонами, с орденами и медалями на груди — сын дяди Кузьмича и тети Груши, Иван. Он погиб на войне.
— Ну, идите за стол, — позвала тетя Груша.
Ребята ели так, что за ушами трещало. Тане больше всего понравился гусь с жареной картошкой, Дима не мог оторваться от соленых рыжиков, а Афоня нажимал на варенье.
— В смородиновом варенье много витаминов, поэтому оно очень полезно, — приговаривал Афоня, в пятый раз накладывая варенье в свое блюдечко.
— Кушайте, детки, кушайте на здоровье, — потчевала тетя Груша. Отведайте рыбки. В прошлое воскресенье Кузьмич полведра лещей принес.
Тетя Груша села напротив ребят и, подперев щеку рукой, ласково и печально глядела на Диму.
— Гляжу я на тебя, Митенька, — вздохнула тетя Груша, — и ровно Ванюшку вижу. И нос, как у него, чуть с горбинкой, и глаза карие да бойкие. — На глазах Агриппины Прокопьевны выступили слезы. — Тебя еще на свете не было, когда его на войне фашисты убили. Наводчиком он при пушке был. Писал он мне в письмах: «Скоро, мама, добьем фашистов, и вернусь домой». А потом пришла похоронка…
Илья Кузьмич обнял тетю Грушу за плечи и ласково сказал:
— Не плачь, мать…
Дима отвел глаза и вздохнул.
В кабинете Ильи Кузьмича висела большая, во всю стену, карта Пермской области. Ребята нашли на ней свои Гайны, потом нашли Серебрянку.
— Ребята, смотрите-ка, Адово озеро! — воскликнула Таня.
— Адово? — переспросил Дима.
— Да, Адово, — подтвердил Илья Кузьмич. — Есть в наших краях такое озеро. Большое озеро.