Нехристь

Своим натренированным чутьём Крис внезапно уловил настрой лифтёра. Почти так же он угадывал смысл за бабушкиной деревенской белибердой — тогда речь оставалась неясной, зато намерения более менее расшифровывались. Сейчас же все слова были понятны, и всё же за ними словно на тоненькой верёвочке летал привязанным какой-то другой смысл — скрытый, спрятанный в непроницаемом облаке, и оттого явно не добрый. Мальчик понял, что его снова пытаются обмануть. Но не как это обычно делали родители — они обманывали его как ребёнка — очень глупо, вроде как с историей про то, что нельзя корчить рожи, а то таким на всю жизнь и останешься. Сейчас его обманывали как взрослого — говоря правду, или уж, во всяком случае, наполовину правду.

Причин, по которым он всей душой хотел отомстить бабушке, хватало: за зуботычины, за крапиву, за угрозы, за кашу, за то, что как-то раз лечила его мерзкой мазью «Звёздочка», горчичниками и банками, за шерстяные носки и свитеры, которые она специально вязала ему из особо кусачих ниток, за то, что она никогда не называла его по имени и обзывала крысой, за то, что она его совсем не любит, и за многое, многое другое. Но любое наказание со словом «навсегда» почему-то казалось слишком жестоким — даже для бабушки.

— Ну так что, наказываем твою каргу? — нетерпеливо переспросил лифтёр.

— Нет.

— Почему?!

— Я её сам накажу, когда вырасту.

— Не накажешь, — убеждённо проговорил мужчина. — Ты станешь взрослым и сильным, она — совсем старой и слабой. Ты её пожалеешь и простишь. Наказывать надо сейчас.

Крис задумался. Звучало дико: слишком трудно было поверить, что взрослый он простит бабушку. И всё же почему-то казалось, что на этот раз ему говорили правду. Неужели обиды удастся забыть? А потом в голову пришла совсем уж невероятная мысль: если он сможет простить бабушку спустя столько лет, за которые она точно сделает ему ещё уйму зла, то, получается, простить её прямо сейчас легче?

— Ты согласен?

— Нет.

— Ну что ж, — прошипел лифтёр, — если ты не желаешь покарать зло, значит ты сам — зло. А помогать злу мы не будем. Ты сгинешь в этом лифте, и о тебе больше никто никогда не вспомнит — даже родители!

А вот в это мальчик ни капельки не поверил. Мама и папа никогда его не забудут. И он обязательно к ним вернётся. Но сперва нужно вернуться к бабушке — точнее захотеть вернуться к бабушке. Крис знал, что от этого зависит его жизнь, но как только представлял злобное лицо своей мучительницы, её крики, занесённую для удара руку с ремнём… Он уже давно согласился перетерпеть все наказания, словно боль у зубного, но захотеть их не мог. А лифту, как видно, одной решимости — без искреннего желания — было мало. А может, волшебный механизм ощущал в самой глубине души мальчика чёрное, отчаянное убеждение, что даже под угрозой смерти нельзя сдаваться жестокой несправедливости.

Но тут Крис впервые подумал, что случится, если он всё-таки не сможет попасть домой. Не с ним — эти ужасы он давно успел вообразить — а с родителями. Особенно, с мамой. Он представил её заплаканное лицо, он представил, как они с папой кричат на бабушку… Вообще-то, мальчик часто фантазировал о чём-то таком: как противная карга мнётся, хмурится, надувает губы, но не осмеливается перечить и только кивает, виновато бубня, что «не права», и что больше так не будет. Однажды ради чего-то подобного он даже попытался отморозить уши. Но сейчас почему-то мальчик увидел всё по-другому: родители кричали не от гнева, а от отчаянья, а бабушка выглядела совсем старой, слабой и потухшей — казалось, когда она дослушает, то вернётся в свою комнату, ляжет на кровать и умрёт. И от этого зрелища почему-то не хотелось злорадно приговаривать «сама виновата» или «так тебе и надо», отчего-то хотелось, чтобы ничего подобного никогда не случилось. Отчего-то её стало жаль…

И Крис догадался, как должен поступить — он прямо сейчас, заранее, должен простить бабушку. Простить за то, что она с ним сделает, когда увидит: за её злобу, за оплеухи, за ремень, за всё остальное. Да, его ждёт несправедливость и жестокость, но только так он сможет спасти маму и всю семью от ужасного горя. А простить бабушку и вправду не очень трудно, ведь на самом деле она просто не понимает, что творит, не понимает, что наказание, которым она попытается уберечь внука от будущих бед, само чуть не стало причиной беды. Она не то что бы очень злая, просто не очень умная. Наверное, потому что уже старая. А может, потому что её саму воспитывали так же. Или даже хуже. Может, по сравнению с тем, как наказывали её, Крису и вовсе не на что жаловаться.

Обдумав всё это, мальчик понял, что сумеет простить бабушку. Уже простил. И не то что бы захотел наказания, но проснувшаяся жалость ко всей семье словно бы растворила будущее наказание, сделав его неважным. Он захотел к бабушке.