Некоторые не уснут

            И  это было наше последнее совместное путешествие. Он так и сказал мне без  малейшего угрызения совести, в машине, на французском берегу канала. Когда  через два дня поездка закончится, у меня будет полно времени, чтобы в тишине  предаться размышлениям о потерянном времени и молодости. И воспоминания о Тоби  и его обмане, которые станут для меня еще отвратительнее, всегда будут  сопровождать меня, когда я снова буду погружаться в бесцельное, изнуряющее и  нищенское существование. Он не утверждал этого, но мы оба знали, что это так.

            Что  теперь значили все эти наши сверхъестественные переживания? Наши исследования в  заброшенных уголках Великобритании, стране, которая была отброшена назад к  социальному неравенству правления королевы Виктории, закончились ничем.  Историческая регрессия Британии была настолько стремительной, что застала всех  врасплох. Возможно, что общество вернется еще дальше, к феодализму, а там  недалеко и до нового Средневековья с соответствующим количеством населения. Во  Франции ситуация была еще хуже. Сейчас французы являлись лишь частью населения  собственной страны, и лишь мертвецы из прошедших веков оставались в  большинстве.

            Мы  с Тоби считали себя уникальными и ставили себя выше разлагающегося мира. Но  какая музыка, поэзия, литература, фильмы или произведения искусства появились в  результате нашего эзотерического сотрудничества? Что произвели наши  исследования физической географии в умирающем мире? Те креативные проекты,  которые мы планировали и постоянно обсуждали в течение долгих часов в пустующих  домах и мрачных квартирах, где вместе жили, вместе курили "травку", и  куда вместе сбегали из павшего мира, сводились к употреблению наркотиков и  постоянному глазению в пустоту. Мы стали опустившимися и безнадежными, как и  большинство из того, что осталось от мира.

            Я  думал о тех непонятных каменных фигурах в городе, с отвернутыми лицами. Без  Тоби я разделю их судьбу. Холодный, как каменное изваяние, установленное в  изоляции. Парализованный от отчаяния, и ждущий, когда тьма, наконец, окутает  все вокруг.

            Но  если я буду слишком сильно протестовать из-за того, что Тоби меня бросает, он  просто пожмет плечами, ухмыльнется и скажет, что я "драматизирую". А  затем уйдет в мир комфорта, бледной женской плоти, просторных теплых комнат, и  богатства, которое вызовет у него беспокойство лишь в связи с возможной  необходимостью делиться с кем-либо. А я останусь позади, в месте, вроде этого.  В мертвом пространстве. О моем существовании за пределами того крошечного  мрачного уголка, который я занимаю, он будет упоминать лишь словами:  "Когда-то я знал одного парня..." Это будет моей эпитафией, коротким  анекдотом, растворившимся в благоуханиях какой-нибудь шумной вечеринки в  Париже, Южном Кенсингтоне, или Эдинбурге, где привилегированные поздравляют  себя с тем, что все еще пользуются привилегиями, несмотря на все произошедшее в  мире.

            Для  меня и для всех, кого использовал он и ему подобные, было бы лучше, если б я  задушил его прямо там, в гостевом доме. Одной из пахнущих плесенью подушек,  пока он лежал и храпел, словно какой-то насытившийся король на выцветшем, вышитом  "фитильками" покрывале. Я должен был положить подушку на его тонкое  остроконечное лицо и давить, пока жизнь не уйдет из него.

            Но  вместо праведного убийства я покинул неосвещенную комнату. Оставив занавески  открытыми для той безграничной тьмы, перед которой мое доверие и надежды  становились еще более глупыми и жалкими. Спустившись вниз, я вышел из  безмолвного дома в холодную ночь, наполненную ревом океана.

            Где-то  в этом темном городе еще должны подавать еду. Возможно, от горячей пищи мне  станет лучше. Но Тоби я ничего не принесу. Утолю лишь собственный голод. Или я должен  был подождать, когда он выйдет из наркотического ступора, а затем найти ему  еду, как делал всегда? А еще за свой счет, как он и ожидал? Тоби считал, что  имеет на то полное право. Такова была суть наших отношений. А то, что одна  группа людей может сделать для другой, представлялось основой цивилизации,  теперь, когда все иллюзии справедливости были потоплены. Теперь, когда почти весь  мир лежал в руинах. Вероятно, жадность была основой основ нашего вида.

            Я  шел по Куай-дю-Канада и старался не смотреть на великое молящее море, охваченное  своим идиотским волнением. Мне не хотелось быть затянутым в те черные бурные  воды. Слева от меня простирался длинный ряд пустых отелей и баров с  неосвещенными окнами. Многие были закрыты изнутри, с помощью одеял, прибитых к  рамам или старых газет, приклеенных скотчем к стеклу.

            Прежде  чем я повернул в сторону от моря, я увидел в окне еще одну фигуру. Она стояла в  глубине комнаты, но в рассеянном свете от одного из последних уличных фонарей, и  по-прежнему показывала черному океану свою каменную голову, закрытую капюшоном,  с зажатым белыми пальцами лицом.