Если бы на каждого из наших драконов вдруг обрушилась скала весом с него самого, они и то не были бы настолько ошарашены, как услышав эти слова. Над собранием повисло долгое тягостное молчание. Люди сказали бы человеку, брякнувшему нечто столь же несусветное: «Что за глупость», «Ты сошёл с ума» или нечто в том же роде. Но каждый дракон знает, что ни один из нас не может что-то сказать, основательно не подумав. Дракон просто не в состоянии сказать глупость, даже если ошибается. Драконьи ошибки очень умные. Но мои слова так явно выступали за границы обычного мышления драконов, что братья просто не знали, как на них реагировать. Наконец старейший золотой сказал:
— Крылья отваляться. Дракон это и есть разум. Ты предлагаешь нам покончить самоубийством.
— Я предлагаю убить в себе то, что перекрывает путь к Богу. Между разумом и Богом возникло противоречие. Из-за этого противоречия наши братья отказались от Бога. Я предлагаю отказаться от разума. Есть третий вариант?
— Третий вариант — умереть.
— И кто из нас предлагает самоубийство?
Драконы обычно немногословны. Мы не озвучиваем очевидного. Дракон в разговоре с другим драконом, сделав утверждение, не произносит выводов, потому что они и так понятны. Мы просто даём друг другу время самостоятельно пройтись по той логической цепочке, которую имели ввиду. Так что все молчали. Не надо было и объяснять, что во время богослужения мы не просто питаем братьев благодатью, мы на них опираемся. Драконий богослужебный конус совершенен, обрубок этого конуса будет уродлив, а всё добровольно уродливое — богопротивно. Богослужение есть путь к гармонии, а совершать его в состоянии внутреннего конфликта, значит едва ли не отрицать его смысл. Мы были не способны тогда на чистую молитву, а без неё полёт невозможен. Но мы понимали, что умрём без Бога. И страшно было не то, что умрём, а то, что без Бога. Могли ли дети неба позволить себе передохнуть, словно динозавры?
Всё это было понятно каждому из нас. Тут нечего было озвучивать. Молчание над нашим собранием висело бесконечно долго. Наступила ночь. Наконец старейший золотой дракон взлетел и сразу же устремился ввысь. За ним, не торопясь, поднялись все золотые, и за ними, так же не торопясь, с интервалами, все серебристые. Мы начали богослужение.
Это было самое тяжёлое богослужение в моей жизни. Мне казалось, что я и в воздухе-то держаться не могу, куда уж растворятся в благодати. Молитва совсем не шла, сознание соскальзывало в отчаянье. Я видел, как даже золотые совершают движения столь некрасивые, что за такие раньше и серых бы упрекнули. Боль заполняла всего меня, но сквозь её муть всё же проскальзывали искорки молитвы. Драконы никогда не кричат, тем более разговаривая с Богом, а тут я закричал, и этот крик был молитвой, и эта молитва была криком. Я видел и понимал, что братьям вокруг меня так же тяжело. Мы напоминали ощипанных куриц, которые пытались изображать из себя лебедей. На вершине нашего конуса золотистое свечение божественных энергий едва разгорелось и пошло в серебристым. Мы даже не полностью его впитали, а сами не смогли аккумулировать ни кванта благодати. Закончив богослужение, мы молча разбрелись по пещерам, лишь кто-то из драконов буркнул: «Летающие динозавры…».
Я всю ночь не спал, но никакие мысли меня не одолевали. Я прислушивался к своему сердцу, там был полный разлад. Драконий мир рухнул, мы переживали страшную трагедию. Никто не знал, чем может стать этот огрызок драконьего мира, который мы теперь являли собой. Я пытался молиться, и моя молитва была совсем не такой, как раньше. В ней не было лёгкости полёта. Произнося слова, обращённые к Господу, я словно выбирался из-под завала камней, которые обрушились на меня и погребли навсегда, а у меня не было сил выбраться, но я всё-таки пытался. Это была молитва бессилия, обращённая ко всесилию Божьему. Главным чувством этой молитвы стал нестерпимый стыд перед Богом. И я почувствовал, что такая молитва угодна Богу.
На смену полной растерянности пришло понимание неосуществимости той задачи, которая перед нами стояла. И это было замечательно, потому что теперь мы имели задачу. Мы не могли восстановить гармонию драконьего мира в его маленькой составной части. Но мы должны были это сделать. Мы не могли восстановить гармонию с Богом, потому что дракон все задачи решает через разум, а разум наш находился в состоянии ужасающей дисгармонии. Но мы должны были это сделать. Позорный провал первого богослужения убедил нас в том, что мы больше не можем совершать богослужения. Но мы должны были это сделать. А значит нам было для чего жить. А значит мы будем жить и пробиваться к Богу вопреки всему и несмотря ни на что.
Я был уверен, что все драконы чувствуют так же и ни сколько не удивился тому, что все они выползли из своих пещер ко времени богослужения. Ни один не подумал: «Нет смысла пытаться».