Некрасов

Так и в первой главе «Саши». Вид знакомых нив, сладкий шум леса, долгая песня пахаря заставляют умолкнуть «озлобленный ум» поэта и пролить «накипевшие слезы». Растроганный мирными и грустными картинами, он восклицает: «Злобою сердце питаться устало — Много в ней правды, да радости мало…»

Эти «примирительные» мотивы были радостно встречены в тех литературных кругах, где не одобряли критического пафоса некрасовской поэзии. Не обратив внимания на общую социальную тенденцию поэмы, ее на основании первой главы восприняли как разрыв Некрасова с его обличительной, гражданской музой. Боткин поспешил заверить Некрасова, что в Москве поэма больше чем понравилась — «об ней отзываются с восторгом». Аполлон Григорьев в большой статье о Некрасове, напечатанной в журнале «Время», дал высокую оценку его творчеству; в поэме «Саша» он особенно выделил картины природы: «Тут все пахнет и черноземом, и скошенным сеном; …тут все живет, от березы до муравья или зайца, и самый склад речи веет народным духом». Отметив с удовлетворением, что «сердце поэта перестало питаться злобою», критик, однако, ни слова не сказал о тех главах поэмы, где если не со «злобой», то с достаточной прямотой и суровостью сказано о «современном герое».

По-иному оценили замысел «Саши» и сущность ее героя критики-демократы. Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» отнес Агарина к числу «лишних людей», отмеченных печатью обломовщины; Чернышевский увидел в этом образе обличение дворянского либерализма.

Бесспорно, герой поэмы заслуживает осуждения. Он рыщет по свету в поисках «исполинского дела», хотя — «ленив и на дело не годен». Он лишен твердости в поступках, самостоятельности в мыслях и с легкостью меняет свои убеждения:

Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет…

Сам на душе ничего не имеет,

Что вчера сжал, то сегодня и сеет…

Такая характеристика «современного героя» никак не свидетельствовала о «примирительном» настроении автора. Не свидетельствуют об этом и сказавшиеся в поэме любовь поэта к свободе и чувство горечи но поводу долготерпения русского народа:

В ком не воспитано чувство свободы,
Тот не займет его; нужны не годы —
Нужны столетья, и кровь, и борьба,
Чтоб человека создать из раба.

Можно ли все это принять за отказ от обличения и отрицания? Нет, цензура недаром неохотно пропускала «Сашу» в печать.

По вопросу о «злобе» и «примирении», о любви и ненависти в поэзии Некрасова высказал свое мнение и Л. Н. Толстой. В письме к Некрасову из Ясной Поляны от 2 июля 1856 года он прямо заявил, что не одобряет всеобщего увлечения «отрицательным» направлением Некрасова, но зато ценит его последние стихи, то есть, по всей вероятности, «Сашу», «…человек желчный, злой, — утверждал Толстой, — не в нормальном положении… Поэтому ваши стихи мне нравятся, в них грусть, то есть любовь, а не злоба, то есть ненависть. А злобы в путном человеке никогда нет, и в вас меньше, чем в ком другом. Напустить на себя можно, можно притвориться картавым, и взять даже эту привычку. Когда это нравится так. А злоба ужасно у нас нравится».

Некрасов решительно не принял предположение, будто желчь и злость в его стихах напускные, нечто вроде угождения модному поветрию. Он подробно разъяснил это в ответном письме Толстому, пытаясь развеять благодушное «яснополянское» настроение писателя, к тому же находившегося в это время под прямым влиянием Дружинина и его представлений о том, что в литературе должны выражаться только «добрые» и радостные чувства.

«Вам теперь хорошо в деревне, — писал Некрасов, — и Вы не понимаете, зачем злиться; Вы говорите, что отношения к действительности должны быть здоровые, но забываете, что здоровые отношения могут быть только к здоровой действительности. Гнусно притворяться злым, но я стал бы на колени перед человеком, который лопнул бы от искренней злости — у нас ли мало к ней поводов? И когда мы начнем больше злиться, тогда будем лучше, — то есть больше будем любить — любить не себя, а свою родину» (22 июля 1856 года).

Эти слова полны высокого патриотизма. И не так уж существенно, за что именно похвалил Толстой Некрасова — за «Сашу» или за другие стихи, прочитанные им в первых книжках «Современника» 1856 года. Важно, что Некрасов, ни слова не говоря о стихах, отклонил похвалы за «незлобивость», не согласился с рассуждениями о вреде «ненависти» и постарался убедить Толстого в своей правоте.