Между тем, как указывает Ю. К. Арнольд, «фабулу и сценарий» водевиля «составил» для Некрасова именно Кони[251]
. Антипатия мемуариста к Некрасову легко просматривается в других эпизодах и замечаниях о поэте, однако нет свидетельств, опровергающих это заявление. Поэтому в глазах Кони открытая самореклама Некрасова могла граничить с «литературным похищением».Н. В. Королева цитирует указанную статью Некрасова, говоря о ее значении в корпусе его театральной критики[252]
. Конечно, Некрасов, стремительно осваивавший новые области литературного труда, скорее всего, понимал, насколько еще мал его литературный опыт и насколько велика область приложения сил для человека, всерьез посвятившего себя литературе. Поэтому бойкий тон едва ли соответствовал действительной самооценке. Но он провоцировал на такое восприятие. Заявление о том, что в минувшем году неурожай на куплеты, в какой-то мере могло расцениваться недоброжелателями Кони как намек Некрасова на упадок его успешности[253], и оно так и было воспринято[254].Отчасти тому способствовали факты. Кони, написав множество водевилей в 1830-е гг., в 1840-м пишет «Деловой человек, или дело в шляпе» и «Петербургские квартиры», после которых состоялся совместный с Некрасовым опыт написания «Утра в редакции». Затем в его деятельности на поприще водевилиста наступает перерыв. Только в № 3 за 1848 г. в «Современнике» опубликован водевиль Кони «Толстяк и тощий» (поставлен в Александрийском театре в 1850 г.), а в 1851 г. ставится его «Беда от сердца и горе от ума» (опубликовано в 1852 г. в № 1 «Пантеона»)[255]
.В полемике Межевича с «Отечественными записками», «Литературной газетой» и «Пантеоном русского и всех европейских театров» ощущается его чувство уязвленности, что совпадает с данной современниками характеристикой Межевича как человека слабого, мечущегося, конфликтного и обидчивого, возможно, уже исписавшегося (см. об этом:
Рецензии Межевича в «Северной пчеле» отличают постоянные выпады, передергивания и переходы на личность, которые расценивались современниками и исследователями как провокации, сеющие раздор между его оппонентами. Эту особенность иллюстрируют эпизоды, имеющие ближайшее отношение к нашей теме.
Реконструкция эпизода объясняет повторы и вариации одних и тех же тем в нескольких близких по времени текстах, напечатанных анонимно или под криптонимом, и позволяет атрибутировать их Межевичу[256]
. Предположительно атрибутируемые Межевичу криптонимное и анонимные высказывания укладываются в известный исследователям причинно-следственный ряд, уточняют и дополняют его существенными подробностями. Рассмотрим их в хронологическом порядке.10 августа 1840 г. в «Литературной газете» была опубликована рецензия за подписью «Л. Ю.»:
«Кроме того, мы тут встретили нигде не напечатанный романс покойного А. С. Грибоедова, и рассказ в стихах забавного псковского подьячего
«Словарь псевдонимов» И. Ф. Масанова указывает лишь одного автора, подписывавшегося «Л. Ю.», – Леонида Наумовича Юровского (1884–1938), видного российского экономиста. Правомерно предполагать, что в процитированной публикации присутствует опечатка: «Л. Ю.» напечатано вместо «Л. Л.», криптонима, которым часто подписывался Межевич[258]
. Под этим криптонимом он выступал в 1838 г. в «Литературных прибавлениях к “Русскому инвалиду”», в 1839 г. в «Отечественныхзаписках», в 1840 г. – в «Репертуаре русского театра», в 1840-41 гг. – в «Литературной газете», в 1840-х гг. – в «Северной пчеле»[259].Процитированная рецензия опубликована в «Литературной газете», редактируемой Кони, и посвящена «Пантеону русского и всех европейских театров», также выходившему под редакцией Кони. Этим объясняется нейтрально-добро-желательный тон по отношению к рецензируемому изданию и сдержанный юмор в оценке стихотворного фельетона Некрасова, имевшего успех. Последующие фельетоны 1841 г. отражают историю конфликта, поставившего под угрозу сотрудничество Некрасова и Кони.