Некриминальная история

— Ты уйдешь по собственному желанию, — твердо ответил М. С. — Время сгладит горечь разлуки. Ты найдешь другого начальника и полюбишь его. Он обеспечит тебя и работой и комнатой.

— По собственному я не уйду, — сказала женщина. — Я согласна расстаться. С тобой. Но не с комнатой и санаторием.

— Поживем — увидим, — многозначительно сказал М. С.

С этого рокового разговора и началось раздвоение цельной натуры главного врача. Днем недрогнувшей рукой он писал выговор своему секретарю, а вечером бежал к ней на свидание.

Никто не знал и нс ведал, как ему трудно, как он переживает, мучается, страдает… Он не находил себе места, плохо спал, потерял аппетит… Мучительные, горькие раздумья не покидали М. С.: «Какой опа все-таки эгоистичный человек, почему не понимает, что губит мою карьеру».

За первым выговором последовал второй…

Но эта упрямица не сдавалась…

И вот готов проект нового приказа.

Главный врач небрежно протянул его Кате: «Напечатай». Она вложила чистый лист бумаги в каретку пишущей машинки и начала печатать: «За уход с работы 26 апреля на 30 минут раньше объявить К. строгий выговор…»

— Ой, да ведь в этот день ты сам назначил мне свидание! Б Симферополе! — вскрикнула секретарь.

— Ах да! — вспомнил М. С. и нахмурился.

Спустя день или два он скоропалительно отбыл в отпуск. Перед уходом нежно заглянул Кате в глаза, чмокнул в щеку.

— Я не перенесу этой разлуки, — скорбно скг. аал он, опуская взгляд. — Что бы ни случилось, помни: мое сердце всегда с тобой.

Едва растаял в воздухе свисток локомотива. Катя получила первое письмо: «Катенок! Вот и начался мой очередной отпуск. Скучаю. Как у тебя дела, малыш?»

В этот же день молодую женщину вызвали и. о. главного врача, секретарь парторганизации и предместкома.

В самом обобщенном виде эту беседу можно передать так:

— Пишите заявление по собственному желанию… Лучше будет…

— Не буду…

Второе письмо от главного врача и возлюбленного не заставило себя ждать. В нем были строки:

«Искренне скучаю по тебе, не знаю, передают ли об этсм флюиды, но это перерастает подчас просто в серую тоску. Катенек, письма не держи в столе и в сумке, а то кто-то их прочтет. Следи за этим. Целую и обнимаю тебя, милый малыш, очень крепко, крепко».

В этот же самый день в санатории был обнародован приказ № 117. В нем были строки: «Тов. К. от занимаемой должности с 14 июня отстранить и перевести на должность уборщицы…

И. о. гл. врача».

Очевидно, флюиды что-то все-таки сообщили М. С., так как з очередном его письме говорилось:

«Катенок! Желаю, чтобы огорчения и беды твои были коротки, как летние ночи, теплыми и мимолетными, а счастье и радость большими и солнечным, как летние дни над морем. Целую крепко. М.

P. S. Если в воскресенье, 23 июня, ты будешь дома, то приходи, как обычно, на наше место. О том, что ты придешь, дай знак я окне — повесь яркое полотенце».

В этот же день по базовому санаторию был объявлен приказ № 120: «Распоряжением от 13.VI уборщица столовой тов. К. переведена санитаркой в лечебный корпус… за невыполнение распоряжения администрации и прогулы тов. К. объявить строгий выговор. И. о. гл. врача».

Потом поступали своим чередом новые письма от М. С. и подписывались новые приказы.

Одна была надежда, что вот приедет он и положит всему конец.

М. С. приехал и сделал квадратные глаза: «Как? Ты все еще сидишь в приемной? Разве тебя не перевели в уборщицы?»

И тогда пришло прозрение. 27 июня Катя отправила письмо в Киев: «Я не прошу возвращать мне любимого человека. Нет. Меня заставило написать это простое человеческое возмущение: почему руководителю большого коллектива, гражданину дозволено ради личных прихотей, причем расчетливых прихотей, унижать, издеваться над чистыми чувствами, лишать меня работы и жилья? Какое он имеет иа это моральное право? Неужели я вещь, которую беспрепятственно можно выбросить, когда она не нужна?»

Дон Жуан, где ты?

В июле из Симферополя прибыла высокая комиссия. Стала проверять факты. А факты, как известно нынче даже в яслях, упрямая вещь. Они подтверждались.

Назревало возмездие. М. С, вызвал своего секретаря в лес, стал перед ней на колени. На пробегавшего мимо муравья упала большая жгучая слеза. «Я люблю тебя, — взывал М. С., в отчаянии заламывая руки. — Не губи. Напиши, что ты пошутила, что мы с тобой всегда были просто друзьями и товарищами по работе… А не сделаешь этого, пеняй на себя. Мои друзья выгонят тебя с работы и выселят из города как тунеядку».

23 августа партийное бюро при закрытых дверях объявило Антонову строгое партийное взыскание. С работы его не сняли. Приняли к сведению, что он подал заявление об уходе по собственному желанию.

В текучке будней как-то позабыли, правда, сообщить о принятом решении коммунистам санатория.

— А к чему лишний шум? — сказали нам. — Не видим в этой истории ничего криминального. Нужные меры уже приняты. Мы о них доложили. Что еще? Или вы считаете наказание недостаточным?