Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы

Так, по мнению имама аль-Газали, разумным человеком является тот, кто постоянно думает и размышляет о смерти, всегда говорит о ней, занят лишь приготовлением к смерти и тому, что ждет после нее, а потому принимает необходимые меры. Нужно проявлять рвение в деле изучения всего, что необходимо знать в связи со смертью, и обращать внимание на то, чтобы двигаться вперед в этом направлении. Во всех раздумьях мысли должны вращаться только вокруг нее. Главным является то, что человек должен ставить себя на место умершего и стараться представить его состояние в могиле[41]. Надо полагать, что постоянные раздумья о смерти могут приводить к жестоким страданиям и даже угрожать психическому здоровью. К тому же аль-Газали, как некрофил, утверждает, что существует благо в том, чтобы человек всегда упоминал о смерти в разговоре, причем все эти суждения основаны на священных текстах, приводимых данным автором[42].

Индивид, постоянно думающий и говорящий о смерти, вполне может стать некрофилом, который не ценит жизнь ни свою, ни чью-либо другую. Поэтому он относительно легко способен лишить жизни себя и (или) иного человека. Такие крайние суждения правоверного мусульманина, да еще священнослужителя, практически ничем не отличаются от сочинений многих православных теологов. Это, разумеется, крайняя позиция.

Одна из главных религиозных идей ислама — это идея Страшного суда и загробного воздаяния, в том числе мучений и страданий грешников. Это, как и в других религиях, средство страхом наказания заставить соблюдать все требования ислама, заставить вернуться к якобы изначальным нормам морали, Божественной правде и Божественному образу поведения, прежде всего к изначальной форме культа, якобы нарушенной и извращенной последующими поколениями.

Тема страданий обозначена в различных исламских сектах и течениях, в частности в суфизме — мусульманской мистике. Исследователи суфизма (Р. Николсон, Л. Массиньен) отмечают, что в раннем суфизме можно наблюдать выраженное христианское влияние. Например, уединение, обеты молчания и другие аскетические подвиги явно были заимствованы у христианских монахов.

Несколько иначе, чем в христианстве и исламе, решаются проблемы страданий в буддизме, прежде всего в опыте и проповедях самого Будды.

В буддистском источнике «Мадждхиманикайя» («Махасиханадасутра») рассказывается, как Будда поведал одному из своих учеников — Сарипутте — о своем аскетическом опыте: «…был я аскетом из аскетов… До того доходил я в аскезе своей, что наг был я, презирал благопристойность, облизывал пальцы после трапезы, не обращал внимания на тех, кто кричал мне идти или остановиться, никогда не принимал пишу, принесенную мне до прогулки или для меня одного состряпанную…

Я ел всего раз в день или раз в два дня, а то и раз в семь или даже четырнадцать дней, строжайше смиряя голод. Я питался одними зелеными травами, семенами дикого проса и риса, кусочками шкуры, водными растениями, крохами истолченного риса пополам с шелухой, накипью рисового отвара, мукой мистичного семени, травой или коровьим навозом…

Одеянием моим были конопляные или пеньковые лоскуты, холстина, пыльные лохмотья, кора, шкура.

Самыми различными способами пытал и истязал я свое тело — до такой аскезы я доходил. До того доходил я в омерзительности своей, что на теле своем много лет собирал я грязь и нечистоты, пока они не отваливались сами… до такой мерзости я доходил…

Как олень при виде человека скачет через холм и долину, так и я убегал при одном виде пастуха, чтобы не увидели меня, а я их, — до такого одиночества я доходил.

Когда пастухи выгоняли свои стада из хлева, я пробирался ползком, чтобы питаться выделениями отелившихся коров. Пока были во мне экскременты и моча, был я сыт. Вот такой дрянью я питался…

Тогда-то и пришли мне в голову эти строки, до тех пор не произнесенные никем:

То на жаре, то на холоде, в глухом лесу, в одиночку,
Нагой, без огня, исполненный решимости,
Борется отшельник с чистотой, чтобы победить.

В склепе ложусь я на ночь, подкладывая под голову обугленные кости.

Когда мимо проходят мальчики-пастухи, они плюют и мочатся на меня, забрасывают грязью и втыкают мне в уши деревяшки. Но — заявляю я — никогда во мне не возникла злоба против них. Столь уравновешен был я в своем равнодушии…

…и тело мое иссохло… и члены мои большие и малые — уподобились угловатым сочленениям увядших ползучих растений…

Но никогда эти упражнения, этот пост и эта суровая аскеза не приносили мне облагораживающих даров сверхчеловеческого знания и прозрения. А почему? — Потому что не приводят они к тому благородному постижению, которое, будучи обретено, приводит к избавлению и достигшего его направляет к полному угасанию всякого недуга»[43].