И не всегда у меня получается не сердиться и не обижаться по пустякам, но я же прощаю всё тебе; и даже когда говорю про себя, что ни слова больше не будет сказано в твой адрес от меня, что я более не хочу знаться с тобой, я потом прощаю всё. Конечно, ничего тебе не говорю, ведь причины, по которым я могу друга сделать врагом - нелепы порой. Но я принимаю полностью тебя, такая, какая ты есть; и я знаю, что тебе приходится стократ сложнее, чтобы принять меня таким, какой я есть, без усмешек и наигранного снисхождения. И это та причина, по которой ты для меня - настоящий, единственный друг. Это та причина, по которой я спокойно смотрю, как все остальные отворачиваются от меня; но стоит лишь на мгновение представить, что от меня отвернулась ты, как внутри сжимается всё, будто только что зачитали приговор мне; за совершение всего того, о чём я мечтаю порой тёмными вечерами, гуляя под окнами дома твоей подруги. Я смотрю, как от меня отрекаются те, кто раньше считал другом, и кого я сам раньше считал другом, и чувствую, как избавляюсь от балласта, и мне становится легче. А потом я смотрю в твою сторону и говорю про себя: "Главное - ты, останься хотя бы ты". Ведь иначе я потеряю единственного человека, связывающего меня с тем миром, где я был по-настоящему счастлив.
И я знаю, что бываю навязчив; и я благодарю тебя за то, чо ты терпишь и это; и я хочу сказать лишь, что навязчив так потому, что просто рад, что есть человек, которому я неотвратителен столько, что он готов быть моим другом. Стараюсь быть ненавязчивым, поверь мне, пожалуйста. Моя навязчивасть уже сослужила мне злую службу когда-то; но порой слова сами вырываются, а у меня ведь не так много людей вокруг, чтобы поделиться всем, чем хочу; а у тебя этих людей больше, и поэтому ты, наверное, не понимаешь иногда. Но ты всё равно принимаешь и это; и то, что кажется нормальным мне, но не кажется нормальным тебе, ты тоже принимаешь; и ты-то признаёшь все мои девиации, но - за что я благодарен бесконечно - не так, как другие, а по-настоящему, со спокойствием и пониманием; пониманием именно меня, а не девиаций этих. Когда вижу в глазах твоих сомнение и страх, то лицо твоё и действия всё равно говорят мне: "Как знаешь, ты - это ты, и моё Я всегда будет пытаться понять твоё Я, сколь бы сложно не было", а моё лицо отвечает тогда: "Всё хорошо, ты можешь и не пытаться, главное - будь рядом".
И я чувствую уют рядом с тобой, ты для меня - уютный человек. Когда мне было плохо, - а такое было часто - я представлял, что лежу головой на коленях твоих и рассказываю всё; о том, как мне сложно с подругой твоей; как я устал жить; как хочу вернуться в прежние времена; и я даже плачу, и мне становится легче лишь от того, что я представляю это. Но ты не знаешь, конечно. Когда я внезапно заваливаюсь к тебе домой, то вижу недоумение и сержусь опять, как идиот, а потом вспоминаю, что у тебя-то в мире по-другому всё, и что я не должен так; но не могу иначе; и для меня естесственным кажется в любое время суток - дня и ночи - приехать к тебе домой, просто хотя бы для того, чтобы побыть в уюте с моим единственным уютным человеком. Мне немного больно иногда понимать, что я не настолько уютен для тебя, но мне всё равно кажется, что тебе приятно со мной, и это всё, что нужно, чтобы почувствовать себя счастливым. Знать, что тебе приятно рядом, что я для кого-то приятный человек.
Когда стою у окна, любуясь квинтэссенцией насилия и смерти, утопая в гуталине мыслей, захлёбываясь им, зовя на помощь кого-нибудь; иногда появляешься вдруг ты, осторожно, подобно фее, входящая в моё пространство; и даже если в тот момент я был безразличен к тебе или опять рассержен по причине, не известной ни мне, ни тебе, но лишь схизисам моим, я забываю сразу об этом. И обо всём плохом в моей бесцветной жизни вообще, ведь рядом с тобой моя жизнь немного другая. В этот момент хочу скаать: "Спасибо тебе за то, что ты тут, и за то, что ты не бросила такого ненужного меня", но молчу всё равно, ведь боюсь быть навязчивым, и я учусь контролировать это. А когда говорю тебе вдруг: "у меня нет друзей, помимо тебя" или "Мне не к кому пойти более, кроме как к тебе", то тебе кажется, что это акт жалости, а на деле это - акт благодарности и хвастовства. Но последнее время и ты, кажется, уже не очень-то хочешь общаться со мной; и всё реже говоришь мне что-то, и всё реже смотришь в глаза. Поэтому сейчас страшно. И если произойдёт и то, что ты отгородишься от меня, тогда мне придётся попытаться подружиться с самим собой, а это кажется почти невозможным.