Мое тело словно не принадлежит мне, потому что прежде, чем я успела подумать, с рук сорвались темные ленты и опутали упыря поверх таких же лент мастера. Мои отличаются, они жемчужно-серые на изгибе, такие же, как тлеющая искра в кольце с маминым камнем. Следом зеленой звездой разгорелся перстень Холина, и я почувствовала за спиной алчную бездну грани. Голод, вот что связывает древнюю тварь с межреальностью, и мне страшно, потому что такой же голод просыпается внутри меня, бьется и пульсирует…
— Успокойся, дыши медленно. Ты у порога. Восемьдесят процентов практикующих некромантов работаю именно так, за шаг до, и никогда его не пересекают.
— Зов. Голод. Свой и его.
— Мой… Мастер Холин…
—
Рука вытянулась крылом с костяными перьями, жгуче острыми на кромке и в один небрежный взмах оборвала пуповину не-жизни. Мертвое сердце, которое я держала другой рукой, дрогнуло и распалось прахом. Но в этот миг, невероятно долгий, я увидела себя стоящей на серой дороге между двумя арками, свитыми из тьмы и синего огня… Нет, не арками, пульсирующими треугольниками, зеркально отражающими друг друга. Но потом другая тьма, знакомая и теплая, обняла меня со спины, переплела свои пальцы с моими, не боясь пораниться об острые кромки костяных перьев и запела, тягуче и сладко.
Свет ударил по глазам.
— Холин! Вот что ты за тип. Чуть отвлекись, как ты уже нору себе нашел потемнее и обжима… обживаешь. Вы пирог есть будете или этого сперва доглодаете?
— Став, — спокойно сказал Холин, отпуская мои руки, — не пугай мне ученицу.
— Эту, пожалуй, напугаешь. Она сейчас сама, кого хочешь, напугает.
Гном развернулся и ушел, светляк остался. Мои руки почти по локоть были в чем-то черном и липком, на мантии брызги и потеки. На Холине, что странно, ни пятнышка. Упырь с дырой в грудине изломанной уродливой куклой валялся на полу склепа. Кажется, меня сейчас… А нет, нет, нормально. Вдох, выдох.
— Доедай и пойдем, — выдал некромант.
Ой, нет, кажется все же…
— Вы нарочно!
— Еще бы. Ладно, так и быть. Попробуй “тлен” еще раз.
Зря он это сказал… Зато сразу перехотелось есть. Причем всем.
Как я уже говорила, домой меня тогда отвез Эфарель. И даже руку подал, когда я из магмобиля выходила, несмотря на странные потеки на одежде, пятна на коже и черные лунки под ногтями. У двери он чуть придержал меня за плечи, склонил голову и попросил прощения за непозволительное собственническое чувство, за ударившее в голову вино, за то, что потерял контроль. И за то, что не случилось, но могло, если бы Холин не вздумал вернуться и отец не пришел. Все равно ничего было не изменить, да и помнила я произошедшее весьма смутно, поэтому — простила. И простилась. А уходя, сжала его пальцы. Альвине, наверняка, воспринял это как жест ободрения, но на самом деле до меня просто дошло, кто еще поднимался ко мне, кроме папы. И от мысли “что, если…” перехватило дыхание, будто могильным камнем придавило.
Так, не дыша, я вошла в комнату, где обнаружилась мавка, отшатнувшаяся от меня, словно это я была нежитью, а не она.
Глава 3
Мыться не стала, переоделась и повела пришелицу к ее эльфу.
Магфон проложил маршрут, хвост которого терялся в злополучном квартале Восточного, том самом, что граничил со старым кладбищем. Куда уж проще. Брошенных домов там было, как грязи. И чем ближе к кладбищу, тем больше. Грязи тоже хватало. Мы шли пешком. Навоя волочилась за мной, как не желающий идти к целителю ребенок, временами вообще замирала, таращась на свои ноги в моих замшевых лодочках. Они были куплены мной в каком-то умопомрачении, поскольку были демонски тесны, а ей вот подошли. После получаса уговоров. Теперь Алассе с них глаз не сводила и спотыкалась.
Для пешей прогулки были причины. Попробуйте представить, что произойдет, если мавка “мигнет” в полном магбусе, и все станет ясно. Несмотря на то, что я, где могла, старалась идти дворами, на нас периодически оглядывались. Еще бы! Мрачная темная ведьма тащит куда-то милейшее наивное создание, явно не желающее в это “куда-то” в таком темпе идти. Мавка же отвлекалась буквально на все. В первую очередь на свои ноги в туфлях. Потом на цветы в горшках, на гудящие магмобили, на туфли, на орущих во дворах детей, на кошек, на брошенные на тротуаре фантики, снова на туфли. В парке стало полегче, детей уже развели по домам, здесь не было магмобилей и кошек, но были цветы. Я раз пять напомнила ей, куда мы идем и недоумевала, как она раньше передвигалась.
— Я ходила тенями, — тут же отозвалась Алассе, прикипевшая к пышному кусту гортензии. — Это быстро и незаметно. Но так, как ты меня ведешь, мне нравится больше.