Вышла. Я стояла с одной стороны ограды, Холин — с другой. Свет просеивал сквер насквозь, деревья казались вырезанными из черной бархатной бумаги силуэтами, лицо некроманта было в тени и создавалось впечатление, что со мной говорит густеющая вечерняя тьма, напялившая форменную мантию:
— Фейн Хасин, мой первый, и, как я потом считал, единственный ученик, был потенциальный вне категории. — Начал он без предисловий, положив руку на край калитки рядом с моей. — Редкий узконаправленный дар. Таких называют “привратник”, они могут гасить темные всплески, пользоваться порогом, как порталом. Для них сила грани — поток. И они могут и умеют с ним обращаться. Если не спешат, не скрывают, не лезут самостоятельно туда, куда лезть не следует, потому что нет опыта, навыков и поддержки. Хасин уже самостоятельно работал на управление, но в случаях, когда требовался переход за грань, его должен был страховать кто-то из старших. Фейн хорошо работал в тандеме с Ка
— Я знаю. — Я смотрела на его пальцы и боялась шевельнуть замерзшими своими. Казалось, стоит мне шелохнуться и будет как на балу, коснусь и мы провалимся.
— Хасина не стало, а я приехал позже, чем его можно было вернуть. Есмал бы мог, так как был с ним в связке, когда его повело. Не стал рисковать. Клялся, что не удержал из-за того, что дар Фейна “прыгнул” на уровень вверх, но вместо того, чтобы рассеять вспышку, Есмал ее погасил. Погасил активный дар за гранью, находясь в связке. Что происходит с сознанием обычного неодаренного или носителя слабого дара, если толкнуть его за порог, стажер Ливиу?
Подняла взгляд. Некромант, прячась в тени, блестел глазами, словно наблюдал за чем-то занимательным.
— Он уйдет или переродится, встанет.
— Что произойдет с сознанием одаренного, если заблокировать дар и толкнуть его за порог?
— То же самое.
— Я приехал позже, чем его можно было вернуть. Но как раз вовремя, чтобы увидеть, как он встал. Сделал все сам, по протоколу. Зафиксировал перерождение, упокоил, сообщил сестре. Что было дальше, ты знаешь.
— Дура ваша Францеска, — возмутилась я и сдернула свою руку, чтобы шевельнувший пальцами некромант случайно ее не задел. — Значит тот ритуал был потому, что вы не хотели снова терять ученика?
— В основном. — отозвался он, сунул руки в карманы и качнулся с мысков на пятки, ухмыльнулся. — Ну, еще пустить кровь Эфарелю, подергать за нос инквизицию, отца позлить…
— И?
— И достаточно. Иди домой.
Я оступилась. На ровном месте и совершенно неожиданно. Распахнувшаяся калитка — я за нее схватилась — помогла мало. Холин успел поймать меня за руку и вернуть вертикальное положение, даже буркнул что-то не слишком лестное о моей координации, как вдруг страшно побледнел, швырнул меня к себе за спину, закрывая собой и щитом, готовый атаковать.
Выбравшаяся из дома навоя замерцала, чуть светясь, выдавая свою инаковость, в ее глазах, вновь ставших человеческими, мелькнуло узнавание, а спустя мгновение…
Мой криво брошенный щит сумел отразить один, а второй навоя приняла на свой: статичный, линза, два потока — воздух и свет. Свет был эльфа, воздух — ее собственный.
Из дома бежал папа в халате поверх пижамы, в его руках извивались сверкающие зеленым плети, Лукреция замерла на крыльце с жезлом в руках.
Навоя ступила в тень и пропала. Холин опустил дрожащие руки, прошел мимо меня прочь и тоже растворился среди теней в сквере. Стало очень тихо.
Так не бывает. Так — не бывает. Мавки не влюбляются в принесенных в жертву эльфов, не плачут, не растут, не владеют магией, а некроманты не бледнеют и не швыряются в слабое, в общем-то, не-живое смертельными атакующими проклятиями высшего порядка от страха. Даже не от страха, от леденящего запредельного ужаса. Но я видела первое и слышала второе.
Подняла оброненную мавкой сову с опаловыми глазами и пошла в дом.
Глава 12