Некровиль

Малькопуэло считали себя достойными La Crescentistas[133], но отец Тринидад признался, что верхом его мечтаний было приглашение на коктейль на террасе с кем-то из Мастриани. Они были первыми латиноамериканцами с итальянскими корнями в Старом Лос-Анджелесе, по-настоящему разбогатевшими до Рывка, и поэтому их положение считалось завидным. Почувствовав, что климат становится более теплым и влажным, они вложили средства в генетическое улучшение тропических фруктов, которые теперь росли на крупных агропромышленных фермах в восточных долинах. Естественная склонность биотехнологов к работе с чем-то малым и структурно безупречным привела их к инвестированию в развивающиеся нанотехнологические корпорады. Они наняли Адама Теслера в свой научно-исследовательский центр в Калвер-Сити. Пожизненный президент Марчелло Мастриани осудил исследования Адама Теслера на тему Постулата Уотсона как не имеющие коммерческого применения и отменил финансирование. Адам Теслер расторг свой контракт с «Мастриани СимуЛайф» с огромным скандалом, занял шесть миллионов долларов у консорциума Тихоокеанских банков и венчурных капиталистов и открыл собственное дело. Через три года Марчелло Мастриани умер от рака гортани. Еще через два года Адам Теслер воскресил пятидневный труп шимпанзе Роналду и открыл вечную жизнь.

Таким образом, Мастриани вошли в ту же категорию, что и голливудский агент, сказавший про Фреда Астера, что он «не умеет играть, не умеет петь, немножко умеет танцевать», и конструктор «Титаника», который думал, что спасательных шлюпок хватит, а потом угодил в Вальхаллу Раскаявшихся-в-последний-момент[134]. Тем не менее, в Ла Крессенте они были ближе всех к понятию «королевская знать».

Что-то подняло сеньору со стула. Что-то протянуло руку сеньоры.

Экзоскелет представлял собой прозрачную оболочку, охватывающую все части тела Монсеррат Мастриани, кроме головы и ладоней. Он блестел от нейросхем и выглядел как виртуальный комбинезон на максималках, как спасатель из Силикон-бич, напичканный полупрозрачными тектопластическими мышечными усилителями и пестрящий прожилками, по которым толчками передвигалась прозрачная жидкость с чем-то вроде песка. Конечно, Тринидад слышала о таких вещах. Она никогда раньше не встречала людей настолько больных, чтобы в них нуждаться. Сами Мастриани были среди тех, кто вострубил о чудесах, которые нанотехнологии могли предложить медицинской науке. Реальность заключалась в том, что лечение текторами оказалось чудовищно дорогим, а продление жизни, которое они предлагали, – настолько мимолетным по сравнению с фактической вечностью воскрешенных, что в случаях неизлечимой болезни общепринятой медицинской практикой стала молчаливая эвтаназия. Для Монсеррат Мастриани отказаться от порции «Успокой-чая» и смириться с унижениями экзоскелета было либо проявлением невыразимой смелости, либо неподражаемой трусостью из-за процесса воскрешения – так, по крайней мере, казалось Тринидад.

Она взяла протянутую руку, обменялась любезностями и постаралась не думать о гниющем гамбо[135]. У основания шеи старухи виднелась сетка воспаленных разъемов, где копошились цепкие интерфейсные щупальца костюма.

– Да, я абсолютный ужас, – доверительно прошептала Монсеррат. – Тем не менее, я чувствую непреодолимое желание нассать в глаза любому, кто использует слова «физически неполноценна» в пределах моей слышимости. Саламанка! – Это прозвучало с манерной властностью, сообразной для увядающей дворянки. – Принеси сеньоре Малькопуэло чего-нибудь выпить.

– Спасибо, у меня есть своя выпивка. – Она вытащила серебряную фляжку.

– Можно? – Монсеррат протянула жуткие руки. Понюхала содержимое, глотнула, вытерла губы и вернула фляжку Тринидад. – Катаешься на ягуаре, значит?

– Бабушка, – запротестовала Розальба.

– Мне восемьдесят три года, я умираю от третичного метастазирующего рака позвоночника – думаю, это дает мне право делать то, что вздумается, Розальба.

– Итак, Йенс уже здесь? – спросил Саламанка.

– Ищет своего связного, – ответила Розальба. – Не знает, когда вернется.

– А пока, – сказала ее бабушка, – поведай нам свою историю, Тринидад. Никто не приезжает в некровиль без истории. Будет приятно услышать что-нибудь новенькое, мы-то свои друг другу рассказали много раз. Йенс – игрок, и это его главная ставка; Саламанка устал жить, но боится умереть, как поется в одной старой песне; я, да ты просто взгляни на меня, моя история написана повсюду на этом отвратительном экзоскелете; Розальба – послушная внучка, которая так сильно любит свою абуэлу, что готова принять ради нее то, против чего восстает разум. Старые кости, обглоданные. Расскажи нам свою историю. Расскажи, что и почему, девочка. Исповедь – это таинство. Почему бы и нет?

Почему нет? Почему? Переверни этот воображаемый сентаво и посмотри, какая сторона засияет от синеватых вспышек молний. По изогнутой стеклянной крыше пробежала тень. Тучи. Крылья Громовой Птицы. Пламя свечей замерцало. Тринидад облизнула губы.