Некровиль

Туссен представил себе, как позеленевшие медные двери распахиваются на равнину из пестрящего слюдой гранита; вообразил угол, под которым лунный свет будет пробиваться сквозь стены из узорчатого стекла. Павлин откроет сотню глаз, ультрамариновый тектозавр лениво пошевелится на своем насесте. Отец проснется в спальне, удивленный и, возможно, испуганный, но спустится в кабинет, выглядя безупречным и готовым ко всему, как обычно. Чего он не мог вообразить, так это выражения лица Адама Теслера, когда тот поймет, кто привел к нему тихих убийц.

Он набрал код. Ноль. Два. Три. Семь. Шесть. Семь. Одна цифра. Одна цифра отделяла предательство от спасения.

Квебек поймал его за запястье, когда он опустил палец на последнюю шестерку. Хватка мертвеца была поразительно сильной.

– Осторожнее, – сказал он.

Туссен нажал «шесть». Мембрана над ними открылась, и платформа лифта поднялась в прозрачную шахту на боковой части шпиля.

– Господи, он же мой отец, я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как вы его хладнокровно убиваете, – ровным голосом произнес Туссен.

– Я же тебе сказал, что мы не собираемся его убивать, – ответил Квебек, глядя на неуклонно расширяющуюся панораму городских огней.

Дождь стекал стометровыми слезами по внешней стороне защитной трубы. В полукилометре над полупрозрачным зеленым куполом атриума подъемная платформа резко остановилась. Созвездие мигающих огней висело в ночи; патрульный конвертоплан с оружием наготове парил на своих винтах в пространстве между тремя башнями. Туповатая прога лифта перекинулась идентификационными кодами с безликими охранниками.

– Ой-ой, какие все сегодня нервные, – сказал Квебек. Он посмотрел на Хуэнь/Тешейру. – Вряд ли их можно за это упрекнуть.

Контрольная колонна просигнализировала, что код Туссена принят. Конвертоплан устремился сквозь неутомимый дождь, посверкивая зелеными дюзами. Лифт продолжил подъем к нависающим тучам. В пятидесяти метрах от пентхауса он остановился и открыл мембранную дверь в стене шпиля.

Скучающая молодая женщина за стойкой удивилась: в столь поздний час в компьютерном центре обычно бывали только сотрудники. Вслед за изумлением на ее лице отразилась подозрительность.

– Ах, сеньор Теслер, – простите, но мне придется связаться со службой безопасности для проверки.

– Даже если речь идет о сыне президента? – лукаво поинтересовалась Шипли, опершись локтями о стол и склонившись к рецепционистке.

– Даже в этом случае, сеньора.

Болезненный трепет парализовал Туссена, когда Шипли взяла ее лицо в ладони.

– Нет! – закричал он, когда лицо Шипли превратилось в потоки серебристой тектоплазмы. Recepcionista сопротивлялась и булькала, пока вещество по имени Шипли вторгалось в ее глаза, уши, нос и рот. Руки отпустили ее лицо; большое, мускулистое тело рухнуло с открытым ртом и выпученными глазами. Recepcionista обошла стол, сняла с кочеры черную резиновую куртку с шипами и надела ее поверх делового костюма.

– Что ж, неплохо, – сказала она своим и одновременно чужим голосом, потом указала большим пальцем на кочеру. – Выкинем? Вдруг ее кто-нибудь увидит.

– Оттащи за стол. Когда ее найдут, будет уже слишком поздно что-то предпринимать.

Биолюминесцентные маркеры провели их внутрь по коридорам, завитым спиралью. Несколько техников и бригада уборщиков, с которыми они столкнулись по пути, едва удостоили их взглядом. Здесь были только те, кто имел на это право. А если не имел, то это чья-то другая проблема. Вполне вероятно, что они не узнали наследника престола.

Мертвецов тут не было. Только мусорное мясо, noncontratistos. «Теслер-Танос» была единственной из могущественных корпорад Тихоокеанского региона, которая не опиралась на армию законтрактованных мертвых. Ими руководил Дом смерти, темная левая рука Адама Теслера. Туссен так и не понял, было ли пренебрежение собственным творением актом крайнего презрения или несравненного великодушия.

На небесах, конечно, все обстояло совсем иначе. Небеса были обителью мертвых: орбитальные фабрики «Теслер-Танос» держались на ночных вахтовиках – тех, кого зашанхаили[163] прямиком в paraiso[164].

Туссен всегда ценил монастырскую простоту компьютерного центра; строгая обстановка, намекающая на бесконечно сложное внутреннее устройство. Большие наклонные экраны на потолке, каждый – квадрат из маленьких изображений, пятьдесят на пятьдесят; настенные виртуализаторы, объявшие универсальные вирткомбы, как сомкнутые в лунном свете бутоны дневных цветов; внутреннее кольцо кресел, меняющих форму. Шлем частичной виртуальности с подачей аудио- и видеоданных через кабель, похожий на хребет, и открытая клешня перчатки-манипулятора на подлокотнике еще в юности вынуждали Туссена думать о том, что все это смахивает на компанию рыцарей-скелетов, сидящих вокруг гниющего круглого стола.