Некровиль

– Камагуэй, я не буду тебе лгать. М-да, вот это новость – шлюха-профессионалка, которая не врет клиенту. Смерть – это не сон, не медленное погружение в забытье. Смерть прорывается сквозь сон, разрушая сновидения, рассеивая забытье. Она яркий свет, которому нет равных, она пробуждение в момент предельной ясности.

– А что потом?

Вместо ответа Нуит сорвала пальмовый лист и, зажав его, как дудочку, в сомкнутых ладонях, подула через большие пальцы. Вибрирующий лист издал звук, похожий на вой замученного зверя.

– Пошла я к Старцу Земле и попросила показать мне Путь, – сказала она. – Он поднял с пола пещеры огромный камень; под ним была темная дыра. «Это путь», – сказал он. «Но там нет ни света, ни ступеней!» – вскричала я. «Прыгай, – сказал Старец Земля. – Другого пути нет». Джон Ублюдок написал целую прорву таких текстов, и я считала их мудрыми, пока не обнаружила, что он все слямзил у других авторов, не забыв перебить номера.

– Я не готов.

Нуит встала.

– А разве кто-то готов, Камагуэй? Кто-то может сказать смерти: «Ну, вот и все, приходи и забирай»? Сколько людей умрут сегодня вечером, не будучи готовыми? В горящем остове на шоссе; в космическом корабле, падающем на землю со скоростью десять километров в секунду; подавившись собственной блевотиной; на ноже революционера; с пулей любовника в левом ухе; с мозгом, превращенным в соус бейсбольной битой грабителя; на дне собственного бассейна, испытав мучительную судорогу; в горящих домах; на тонущих лодках; из-за несчастных случаев в пещерах, горах и воздухе; из-за аварий с лифтами, на стройках, на производстве? Думаешь, хоть кто-то из них готов, или он получит уведомление за секунду до смерти? По-твоему, кто-нибудь из них способен остановить машину в двух секундах от отбойника или удержать самолет в двадцати метрах от земли и сказать смерти: «Не могла бы ты подождать минутку, мне нужно сперва кое с чем разобраться?» Они бы позавидовали твоим часам, шансам попрощаться, наладить отношения, покончить с делами – в общем, как ты выразился, «подготовиться».

– Отношения. Дела. Я не думаю, будто что-то из этого можно исправить прямо сейчас. Я должен подготовиться внутренне. Мне нужно осознать путь, по которому следует идти, чтобы, когда дойду до конца, я мог сказать: «Теперь, вот теперь я готов, я могу уйти». Я хочу начать все сначала, я хочу, чтобы эта вечная жизнь, о которой ты мне рассказываешь, началась прямо сейчас. Хочу стать частью мертвого народа при жизни.

– «Если агенты императора придут в твой дом в полночь, не лучше ли им войти как приглашенным гостям, чем ломать дверь?»

– Джон Ублюдок.

– В режиме Кафки. Ты хочешь ощутить, каково быть частью мертвого народа; я могу отвести тебя в одно место, где ты сумеешь это испытать. Сегодня вечером где-то в городе произойдет Раскол, нам надо его отыскать. Поди знай, с чем мы столкнемся по дороге. Пройденный путь сам по себе имеет значение не меньшее, а то и большее, чем его цель.

Машины – высокоскоростные смертоносные пули в стальной оболочке; десять метров золотистой с прозеленью бронзы, подвешенные между толстыми и гладкими колесами драгстера[165]. Плавники и обтекатели, аэродинамические выпуклости и гладкий контур; неужели Камагуэй и впрямь слышит полный набор обертонов двигателей конвертоплана с их винтами? Непромокаемые куртки гонщиков блестят под дождем, механики и техники снуют вокруг, как рабочие, обслуживающие какую-то непомерно раздутую королеву термитов. Нет, аналогия не подходит, думает Камагуэй, стоя на парапете и глядя вниз, вдоль наклонных бетонных стен недостроенного туннеля metropolitano. В этих гоночных автомобилях есть что-то слишком хищное и красивое, под стать богомолам. Как будто они могут в любой момент развернуться и пожрать своих придворных, чтобы использовать кровь, лимфу и костный мозг вместо топлива.

– Давай подойдем поближе, – говорит Нуит, расчищая путь между зрителями. Зеленое с золотом парчовое пальто, которое она прихватила, покидая башню, развевается, как знамя. Зрители выстраиваются по обоим краям траншеи в три, четыре, пять рядов. За зонтиком букмекера – служебная лестница. Ступеньки скользкие под дождем. Камагуэй, бережно относящийся к своей жизни до того момента, пока не решит расстаться с ней, спускается медленно, шаг за шагом. Машинный рев между высокими бетонными стенами звучит оглушительно.

– Луис! – Нуит пытается перекричать двигатели. Высокий афро-латиноамериканец в куртке с надписью Equipo Raya Verde поворачивается, разбрызгивая капли дождя с козырька кепки.

– Нуит! – Они обнимаются, целуют ладони, как принято у мертвецов.

– Это Камагуэй! – кричит Нуит. – Он мой друг. Я ему показываю, какой бывает жизнь – посмотрим, есть ли у него cojones, чтобы за нее ухватиться. – Мужчина по имени Луис подозрительно смотрит на Камагуэя: живой или мертвый, платит или нет? – Как идут дела?