Нексус

— Видите ли, — сказал он, когда все угомонились, — даже в кругу либералов опасно высказывать собственные суждения. А ведь было время, когда подобные разговоры услаждали душу. Раввин обычно вдавался в такие тонкости! Никто не спорил с ним, все понимали, что это ритуал. Он тренировал ум и позволял забыть ужасы жизни. Если играла музыка, вам не нужна была партнерша, вы танцевали с Zov, Toft, Giml [97]. А теперь, когда мы спорим, то надеваем повязку на глаза. Мы идем на Томашевского и ревем как белуги. Мы забыли, кто такой Печорин или Аксаков. Если на сцене еврей попадает в бордель — может, он всего-навсего заблудился! — мы краснеем за автора. Но правоверный еврей может сидеть хоть на скотобойне и молиться Иегове. Однажды в Бухаресте я присутствовал при том, как один служитель Господень выпил бутылку водки, а потом говорил три часа без передышки. И все о сатане. Под конец мне казалось, что я уже ощущаю запах серы. И даже когда вышел из кафе, все вокруг казалось проникнутым сатанинским духом. Чтобы освободиться от мерзкого ощущения, я отправился, прошу прощения, в публичный дом. Там все сверкало, как в огненной топке, женщины выглядели как розовые ангелы, даже сама мадам — настоящая кровопийца в жизни. Какую ночь я провел! А все потому, что цадик выпил слишком много водки… Что ж, иногда согрешить — не вред, но увлекаться этим не надо. Грешить надо с открытыми глазами. Предайся радостям плоти, но будь настороже. Вспомните о библейских патриархах — как они ублажали себя, но и о Боге не забывали. Да, наши праотцы были сильные духом люди, хотя состояли из плоти. Можно иметь наложницу и в то же время уважать и чтить жену. В конце концов, храмовые гетеры постигали ремесло у святого места. Да, тогда грех был на виду, и сатана тоже. Теперь мы изучаем этику, а наши дети становятся фабрикантами, гангстерами, концертными исполнителями. Скоро они будут циркачами или хоккеистами…

— Да, — отозвался Реб из глубины кресла, — мы все больше мельчаем. Когда-то у нас была гордость…

Элфенбейн перебил его:

— Теперь еврей все чаще говорит как иноверец. Для него главным становится успех. Еврей определяет сына в военную академию, где тот учится убивать своего соплеменника. А дочь посылает в Голливуд, где она добивается успеха под видом венгерки или румынки, демонстрируя свое обнаженное тело. Раньше у нас были великие раввины, теперь — призеры-тяжелоатлеты. У нас даже появились свои гомосексуалисты, web is mir[98]! He хватает только евреев-казаков.

Вздохнув, Реб согласно произнес:

— Нет больше Бога Авраамова.

— Ладно бы обнажались перед камерой. Но зачем притворяться иноверками? Зачем забывать отцов, которые были разносчиками и учеными и которых разные негодяи унижали, считая чуть ли не отбросами?

Элфенбейн говорил и говорил, перескакивая с предмета на предмет, как серна — с камня на камень. Слетавшие с его языка имена Мардохей и Агасфер чередовались с «Веером леди Уиндермеер», Содомом с Гоморрой. На одном дыхании произносил он «Праздник башмачника», названия погибших колен Израиля. И каждый раз, словно совершая круг, возвращался к иноверцам, говорил об их порочности и сравнивал с eine Arschrankheit[99]. Тот же Египет — только без былого размаха и чудес. Порочность и болезнь теперь перешли в их сознание. Теперь все с придурью. Даже евреи ждут воскресения из мертвых. Для них это все равно что война без разрывных пуль.

Элфенбейн говорил, еле поспевая за собственной мыслью. И пил только сельтерскую воду. Произнося слово «блаженство», он вдруг загорелся. Что такое блаженство? Долгий сон в фаллопиевых трубах? Или — Ганс без schrecklichkeit [100]? Дунай — всегда голубой, как в вальсе Штрауса? Да, признавал он, в Пятикнижии много всякой ерунды, но зато там есть логика. Книга Чисел тоже не фунт изюма! В ней есть теологический азарт. Что касается обрезания, то в нем смысла не больше, чем в нашинкованной капусте. Синагоги пропахли химикалиями и препаратами от тараканов. Амалекитяне были духовными тараканами своего времени, теперь их место заняли анабаптисты.

— Неудивительно, — воскликнул он зычно, отчего мы нервно вздрогнули, — что все находится в подвешенном состоянии! Прав был цадик, сказавший: «Удалившись от Него, ничего не видишь ясно».

Уф! Он еле перевел дух, но заканчивать речь не собирался, сделав еще один головокружительный прыжок на своем батуте. Ему хотелось бы назвать имена нескольких великих людей: Барбюс, Тагор, Ромен Роллан, Пеги. Все они друзья человечества. И все как один герои. Даже Америка и та оказалась способна подарить миру высокую душу — Юджин В. Дебс, к примеру.