Нексус

— Странный ты парень, — сказал Тони, сжимая мою руку. — Со мной не надо церемониться. Держись проще… Когда занимаешься политикой, деньги сами к тебе идут. Бедных политиков не бывает. Как это получается — другой вопрос. Я пока в грязные дела не влезал. А это нелегко… Ну ладно. Не хочешь брать сейчас, заходи, если будешь на мели. И помни — в любое время.

Я пожал ему руку.

— Может, еще на посошок?

Я кивнул, соглашаясь.

— Я вот о чем подумал. Пока суд да дело, я мог бы взять тебя на работу могильщиком… для начала. Не возражаешь? Всего на неделю или чуть больше. Сам прослежу, чтоб ты сильно не надрывался. А потом переведу тебя в контору. Соглашайся, ты снимешь тяжесть с моей души. Послушай, а ведь я могу тебя и по делу использовать. Ты прирожденный писатель, а писанина — половина моей работы.

При выходе из кафе он прибавил:

— Не бросай писать, Генри. Это твое настоящее дело. Имей я твой талант, никогда не полез бы в политику. Мне все приходится добывать с бою. Сам знаешь… кто я такой?… итальяшка, даго…

Мы обменялись рукопожатием.

— Обещай, что теперь не пропадешь, хорошо? И передай привет отцу. Ну, до встречи!

— Пока, Тони!

Я подождал, пока он поймает такси. Когда он отъезжал, я помахал ему на прощание.

Вот так повезло! Встретил самого Тони Мареллу! И это в тот момент, когда думал, что погибаю.

8

Какие все-таки сюрпризы порой преподносит нам жизнь! Можно проклинать все на свете или молиться, ныть или трещать, как попугай, — и все без толку. А потом, когда ты почти сдался и приготовился к неизбежному, западня вдруг открывается, Сатурн меняет направление и все проблемы отпадают сами собой. Или тебе так кажется.

Вот так неожиданно и буднично Стася объявила мне однажды, когда Моны не было дома, что она от нас съезжает. Не услышь я это непосредственно от нее, ни за что бы не поверил.

Я был так потрясен и обрадован, что даже не поинтересовался, почему она так поступает. А сама Стася не торопилась открыть причину. Только намекнула, что сыта по уши Мониной страстью к показухе, но вряд ли это было единственным поводом для столь внезапного решения.

— Может, немного пройдемся? — предложила Стася. — Хочется на прощание поговорить с тобой наедине. Я уже собрала вещи.

Когда мы вышли из дома, она поинтересовалась, не буду ли я против, если мы погуляем по мосту. «Конечно, нет», — заверил ее я. Да предложи она сейчас отправиться пешком в Уайт-Плейнс [52], я и то согласился бы не задумываясь.

Узнав, что Стася нас покидает, я тут же проникся к ней симпатией. Странная женщина, но вовсе не плохая. Остановившись, чтобы закурить, я бросил на нее оценивающий взгляд. Такое выражение лица, как у нее, могло быть у вернувшегося с войны солдата армии Конфедерации. Потерянный взгляд, говорящий, однако, о несломленном духе. Человек без корней — живет сама по себе.

Некоторое время мы шли молча. Только у самого моста язык у нее развязался. Стася заговорила мягко и проникновенно. И без всякой рисовки. Как будто исповедовалась перед собакой. Смотрела она прямо перед собой, словно хотела запомнить дорогу.

Стася сказала, что, учитывая обстоятельства, я вел себя далеко не худшим образом. Ситуация действительно невыносимая. Будь мы даже ангелами, нам все равно не справиться. Можно было и раньше это понять. Стася также призналась, что в их отношениях с Моной много игры. Она любит Мону, конечно, любит, но не сходит с ума. Чего нет — того нет. Скорее уж Мона сходит. Да и вообще это не любовь, а потребность в друге. Они обе очень одиноки. В Европе все могло сложиться по-другому. Но теперь поздно об этом думать. Когда-нибудь, она верит, ей удастся все же туда поехать, но одной.

— А сейчас куда ты? — спросил я.

— Наверное, в Калифорнию. Куда же еще?

— А почему не в Мексику?

Это вариант, согласилась Стася, но туда она поедет позже. Сначала надо собраться с мыслями. Беспорядочная богемная жизнь порядком ее измотала. Ведь она в основе своей простой человек. Ее единственная проблема — научиться ладить с окружающими. А в нашей совместной жизни ее очень угнетала полная невозможность работать.

— Мне необходимо что-то делать руками, — сказала она. — Хоть землю рыть. Поэтому я хочу стать скульптором, а не художником или поэтом. — Мне не следует судить о ее талантах по куклам — она сшила их, только чтобы порадовать Мону.

Потом Стася сказала нечто, показавшееся мне величайшим предательством. Мона ничего не смыслит в искусстве, утверждала она, ей не отличить шедевр от дешевки.

— В этом нет ничего постыдного, точнее, не было бы, если бы у нее хватило смелости в этом признаться. Но у Моны этой смелости нет. Ей нужно притворяться, что она все знает, во всем разбирается. А я ненавижу притворство. Это одна из причин, почему мне трудно с людьми.

Стася замолчала, давая мне время переварить ее слова.