Некто Финкельмайер

Вопрос этот имел единственный результат: Манакин невозмутимо стал смотреть, как приближается к их столику девушка-официантка. Он даже поднял согнутый крючком палец, чтобы привлечь к себе ее внимание.

– У товарища приняли? – спросил он ее. — Такой самый заказ у меня будет. Какой товарищу.

«Ах, сукин кот, – догадался Никольский, – он вчера за нами следил?! Хорошо же, толстое брюхо, посмотрим, что тебе от меня понадобилось!»

– Так вы по культуре, – сказал он, припоминая, что сообщил о себе Манакин вчера. – Давно ли вы, так сказать, в этой области трудитесь?

– Сейчас назначили, – с готовностью отвечал Манакин, и в узких его глазках появилось что-то живое. – Был на сельском хозяйстве. В райкоме партии инструктор. Два года.

– Ого! – искренне удивился Никольский и оторвался на миг от салата, чтобы взглянуть на своего собеседника. —Такой ценный работник – и с сельского хозяйства на культуру? Я понимаю, конечно, вы с повышением. Завотделом это не инструктор. Но сельское хозяйство у нас – задача номер один: урожайность; корма; заготовки. Читали последнюю речь товарища Хрущева? Что там сказано? Все силы – на новый подъем! – Вилка Никольского острым концом указала, куда именно должно будет совершить сельское хозяйство свой новый подъем – куда-то в верхний угол ресторанного зала. – А культура… Культура, знаете, это… Надстройка!

Тирада Никольского, его государственное мышление произвели на Манакина сильнейшее впечатление. Если бы он не сидел, а стоял, то наверняка вытянулся бы и подобрал сколько можно живот.

– Читал я речь, я читал, культура – надстройка, очень правильно говорите, товарищ Никольский, – быстро, на одной высокой ноте заговорил он и поспешил снять с подплывшего подноса тарелку супа и поставить ее на стол перед своим серьезным собеседником. – А, извиняюсь, вы – по культуре? – спросил он и замер на мгновение, почему Никольский и сообразил, что Манакину узнать это жизненно необходимо.

– Курирую, – загадочным тоном ответил Никольский. – На уровне министерства.

И Никольский чуть не воочию увидел, как в черепной коробке Манакина что-то задвигалось – туго провернулось и остановилось уже в другом положении, и он с заметной радостью переспросил:

– Не по партийной?

– Министерство, – с достоинством подтвердил Никольский. Дурацкий разговор так его веселил, что он готов был в любой момент громко, на весь зал загоготать, а потом послать этого настырного типа подальше к матери. Но за разговором, Никольский хорошо понимал, стояло что-то связанное с Финкельмайером, что он, Никольский, и собирался вытянуть из Манакина, а тот, в свою очередь, тоже по-лисьи бродил вокруг да около и старался узнать свое, и хитрая их игра, без спору, стоила свеч. Черт с ним, он портит мне аппетит, рассуждал Никольский, но я из него всю печенку выну. Пока что мы владеем инициативой. По всему полю. На войне как на войне. Главное – предугадывать ходы. И первому атаковать. Итак, пошли дальше.

– Говорите, два года инструктором? Так-так… А до того? – как бы недоверчиво, голосом ушлого кадровика вопросил Никольский.

– Председатель пушной артели, Леонид Павлович. Передовая была. Да… Грамоты получал. Выдвигали. Да-а. С бригадиров – да-а. Вот, товарищ Никольский. Зверя стрелял, да-а, – вдруг обиженно, как ребенок, вставляя то и дело тягучее, певучее «да-а», заговорил Манакин, и, похоже, воспоминания о временах, когда он зверя стрелял, волновали его чем-то – утраченным чувством свободы, которой он некогда пользовался? Забытым ощущением реальности и простоты его нелегкого труда? Вот почему он так толст теперь – природа не простила таежному человеку райкомовского кресла, наказала животом и седалищем. Что же, кесарю – кесарево…

– Что сказали?

– Я говорю, каждому свое: заслужили – значит, заслужили.

– Заслужил, заслужил, – с готовностью закивал Манакин. – Правильно говорили – задачи сельского хозяйства: урожайность и заготовки. А у нас леса. Промыслы. Называется сельское, но у нас лесное.

– Товарищ Манакин, – укоризненно посмотрел на него Никольский. – И, понизив голос: – Пушнина – это ва-лю-та. Разве не понимаете?

Манакин вздохнул. Он понимал. Этот товарищ из центра думает, что у Манакина никакого партийного и государственного подхода нет. А ведь два года в райкоме даром не проходят, он, Манакин, все понимает. Но если бросили на культуру, да еще с повышением, это тоже не просто так. Только как ему объяснить, министерскому?

– Культурный фронт сейчас тоже важный, – с расстановкой заговорил Манакин. – Мы малая народность. Указание есть: национальное по форме развивать; к социалистит-тской культуре других многонациональных народов… как это? Присоединяться, однако.

– Приобщаться, – строго поправил Никольский.

Манакин медленно вытирал платком покрасневшее от напряжения лицо.