Некто Гитлер: Политика преступления

Он цепи разорвет, сметет руины
порядком и заблудших возвратит
к закону вечному, великое великим,
завет заветом, господина господином
вновь сделает, к знаменам символ правды
он прикрепит, он поведет сквозь бурю
и страшную зарю отряды верных,
чтоб Царства Нового на страже их поставить[30].

Будто Гитлера вычеканил! Даже «истинный символ», а именно свастика, в течение десятилетий украшала (разумеется, без антисемитского побочного смысла) книги Стефана Георге. Куда более раннее стихотворение Георге (1907) кажется давним видением самого Гитлера.

О Человек! Деянье! Ждут народ и суд.
Надежды нет на тех, кто с нами стол делил!
Но тот, кто, словно тать, в застенок брошен был,
Вернется совершить Деянья тяжкий труд[31][32].

Малоправдоподобно, чтобы Гитлер знал стихи Стефана Георге[33], зато он знал широко распространенные настроения, которые выражали эти стихи, да, он знал эти настроения, и эти настроения воздействовали на него. Несмотря на все это, решение стать тем «Мужем», которого все ждут и от которого ждут чуда, требовало довольно-таки безрассудного мужества, которого никто, кроме Гитлера, тогда, да и позднее, не имел. В первом томе «Моей борьбы», продиктованном в 1924 году, это решение документируется уже вполне вызревшим, и во время реорганизации НСДАП в 1925 году оно формально закрепляется в партийных документах. В новой НСДАП отныне и навсегда есть только одна воля – воля вождя. Решение стать вождем, осуществленное в куда более широких границах, во внутреннем политическом развитии Гитлера означало прыжок через меньшую пропасть, чем его первоначальное решение отважиться на роль вождя.

Между тем и этим решением – смотря с какого времени считать – прошло шесть, девять или даже десять лет, потому что полного всевластия не ответственного ни перед кем вождя Гитлер достиг даже не в 1933-м, а только в 1934 году после смерти Гинденбурга; Гитлеру было тогда 45 лет. Тогда-то он и превратился в вождя. Тогда-то перед ним и встал вопрос, что́ он сможет осуществить из своей внутри- и внешнеполитической программы за оставшийся ему срок жизни; на этот вопрос он ответил самым неожиданным – даже и сегодня не всеми осознаваемым – политическим и жизненным решением. Его ответ гласил: всё! В этом ответе скрыта некая пугающая чудовищность: а именно подчинение своей политики и своих политических планов невеликому сроку земной жизни.

Это было в полном смысле слова беспримерное решение. Справедливо утверждается: люди недолговечны, государства и народы долговечны. На этом зиждутся не только все государственные устройства, республиканские или монархические, это учитывают – кто сознательно, кто инстинктивно – «великие люди», те что «хотят делать историю». Никто из тех четырех, к примеру, с кем мы уже сравнивали Гитлера, не постулировал свою незаменимость, не основывал политику на своей незаменимости. Бисмарк смастерил для себя властную и влиятельную, но четко ограниченную должность в рассчитанной на определенное время правовой системе, и когда он вынужден был оставить свою должность, он ее оставил – ворча, но покорно. Наполеон пытался основать династию. Ленин и Мао создали партии, эдакие питомники для своих преемников, и в самом деле, худо ли, хорошо ли, но эти партии продуцировали преемников и даже умудрялись выруливать из некоторых чреватых большой кровью кризисов.

Ничего подобного у Гитлера. Он совершенно сознательно делал все в расчете на собственную незаменимость, на вечный свой припев: «Я или хаос», – странно, но никто не замечал, что это оборотная сторона другого афоризма: «После меня хоть потоп». Никакой конституции, никакой династии – да это и не было бы возможно, даже если не брать во внимание гитлеровскую боязнь брака и гитлеровскую бездетность; но и никакой партии государственного порядка, порождающей и переживающей своих руководителей. Партия была для Гитлера только инструментом его личной власти; никакого политбюро у этой партии не было, а у этого императора не было никаких кронпринцев. Он отказывался думать о том, что будет после его смерти и совершенно об этом не заботился. Все должно было совершиться при нем и через него.