Читаем Некто Гитлер: Политика преступления полностью

У этого правосудия победителей было много недостатков: главный обвиняемый отсутствовал, поскольку сам ускользнул от земной справедливости; закон, по которому выносили приговор, был законом ad hoc[129] и обладал обратной силой. И самое главное: настоящие преступления Гитлера – массовое уничтожение евреев, цыган, русских, поляков, больных – были классифицированы как «преступления против человечности» и оказались побочным пунктом обвинения вместе с принудительными работами и депортациям, в то время как главным пунктом обвинения стали «преступления против мира», то есть война как таковая, и «военные преступления», определенные как «нарушения законов и обычаев войны».

Но такие нарушения в той или иной степени были допущены всеми воюющими сторонами, войну ведь вели и державы-победительницы. Поэтому можно было запросто сказать, что в Нюрнберге виновные судили виновных и обвиняемые были приговорены к смерти за то, что проиграли войну. (Британский фельдмаршал Монтгомери после Нюрнбергского процесса публично высказал именно эту мысль[130].) Нюрнберг создал много путаницы. У немцев – именно у немцев, имевших все основания, для того чтобы остаться наедине со своей совестью и стыдом, – Нюрнберг породил компенсаторный менталитет, позицию, при которой каждый упрек вызывал реакцию «tu quoque»[131] – «на себя посмотри». У держав-победительниц, во всяком случае западных, Нюрнбергский процесс оставил чувство похмелья, которое, в особенности в Англии, вылилось в абсурднейшие попытки реабилитировать Гитлера. Потребуются усилия, чтобы извлечь настоящие преступления Гитлера, от которых тридцать пять лет назад у людей кровь застывала в жилах, из целой кучи обычной военной грязи. Лучше всего начать с выяснения того, что́ из злодеяний Гитлера не является этими преступлениями. Здесь мы сталкиваемся с опасностью: многие читатели воспримут это как попытку «отмыть черного кобеля добела». Всё как раз наоборот.

Начнем с «преступлений против мира». На Нюрнбергском процессе в первый и в последний раз война как таковая, во всяком случае запланированная и агрессивная война, была названа преступлением. Раздавались голоса, утверждавшие, что «преступление против мира» – важнейший пункт обвинения, который включает в себя остальные пункты. Отнесение войны к области криминального права приветствовалось как эпохальное достижение человечества. Эти голоса сегодня поутихли. Война и убийство, как ни легко их отождествить, все-таки разные вещи. Это вполне можно продемонстрировать на примере Гитлера.

В самом деле, в этом столетии отношение к войне, по меньшей мере у европейских народов, сильно изменилось. Раньше войну глорифицировали. На Первую мировую все участвовавшие в ней народы, а не только немцы, ринулись с восторгом и воодушевлением. Вторая мировая всеми народами, даже немецким, была воспринята как несчастье и наказание. С той поры развитие оружия массового поражения только усилило всеобщий страх войны. Тем не менее он не отменяет ее возможность. Способ избежать войн еще не найден. Объявить ее преступлением, как это было сделано в Нюрнберге, очевидно, оказалось недостаточно.

Это доказывают многочисленные войны, которые с тех пор шли и идут. Это доказывают чудовищные суммы и невероятные трудовые мощности, которые те же самые державы, что в Нюрнберге объявили войну преступлением, тратят на подготовку к войне. Они не могут поступать иначе, поскольку знают, что война возможна в любой момент и может оказаться при тех или иных обстоятельствах просто неизбежной.

Уже перед Второй мировой бо́льшая часть государств, принявших в ней участие, подписала пакт Келлога[132] – торжественный отказ от любых войн, а после 1945 года такого рода отказы вошли в обиход международных конвенций, от документов ООН до Хельсинкского договора. Однако все правительства знают, что всерьез такие отказы никем не воспринимаются, потому и ведут себя соответствующим образом. Из-за этого никто не станет объявлять все правительства мира преступниками. Объявить неприятное, но неизбежное преступным – малопродуктивно. С тем же успехом можно объявить преступлением мочеиспускание и дефекацию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Сталин против партии. Разгадка гибели вождя
Сталин против партии. Разгадка гибели вождя

Смерть Сталина — это загадка, которой уже более полувека. Но, несмотря на пристальное внимание многочисленных исследователей, она так и осталась неразгаданной до сих пор.Настоящая книга А.Л. Костина завершает монументальное исследование, в котором автор выдвинул собственную версию событий, как предшествовавших смерти вождя, так и последовавших непосредственно за ней. Он убедительно доказывает, что Иосиф Виссарионович Сталин пал жертвой многолетней борьбы с той партией, которую он возглавлял, а непосредственной причиной его смерти послужили попытки реформировать КПСС и систему государственного управления СССР.Система всей мощью обрушилась на своего вождя, а тот попытался преодолеть собственное детище. Можно ли считать Сталина жертвой обстоятельств и трагической фигурой истории? Не все так однозначно. Это было суровое противостояние, полностью отразившееся на страницах этой книги.

Александр Костин , Александр Львович Костин

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное