Нелепая привычка жить

— Доброе утро, Виталий Павлович! — бодрым голосом приветствовал его водитель. — Когда приезжать за вами?

— А сколько времени? — Малахов потряс головой, чтобы побыстрее прийти в себя.

— Половина девятого.

— Уже? Неужели? Тогда тебе уже пора выезжать… Только я не дома, а в Кунцево, записывай адрес…

Долька, несмотря на его протесты, не только встала и оделась, но даже спустилась с ним к машине, приветливо поздоровалась с Сергеем.

— И какие у вас на сегодня планы? — спросила она, прикрывая рот ладошкой, чтобы скрыть зевок.

— Да вот с утра будем делами заниматься, а во второй половине дня за город поедем.

— Далеко ли, как говорила твоя бабушка Вера?

— Все-то ты помнишь, Долькин, — умилился Малахов. — А ведь сама ее даже ни разу не видела… Нет, недалеко. В Волоколамскую губернию.

— А, к нашей «Черной радуге»?

— Ну да, вроде того.

— И во сколько это будет?

— Надо быть там к четырем.

— А оттуда опять в офис?

— Нет, — покачал головой Малахов. — В офис я уже не вернусь…

— Я ведь почему спрашиваю, — Долька улыбнулась Сергею. — Тут подарок присмотрела для вашей дочки… Я тогда заеду привезу его, ладно?

Первое, что сделал Виталий, сев в машину, — это набрал номер Любы. Но ее домашний телефон не отвечал. Он попросил Сергея остановить «Лексус» около маленького кафе, но на работе «девушки из таверны» тоже не оказалось — ведь сегодня была не ее смена. Огорченный Малахов отправился в контору.

Долька сдержала свое слово и прилетела почти тотчас с огромной коробкой, перевязанной лентой с большим бантом и упакованной в пластиковый мешок с эмблемой магазина игрушек. Сергей пристроил было его под стол, но девушка воспротивилась:

— Ну да, забудете еще, знаю я вас! — весело отчитала она водителя. — Нет уж, сейчас же положите в багажник. Я лично за этим прослежу.

Малахов глядел в ее смеющееся лицо, и сердце сжималось от боли. Неужели он никогда не увидит больше этих глаз-виноградин, этих ровных мелких зубов, этих непослушных черных волос? Как и других волос, мягких и темно-русых… Как и весеннего голубого неба, яркого майского солнца, свежей молодой листвы… вообще всего. Сегодня в шестнадцать часов по московскому времени для него закончится то, что именуется емким словом жизнь.

— Долькин, дай хоть обниму тебя напоследок… — тихо попросил он. Она подбежала к нему, на миг прижалась всем телом, и он почувствовал, что она дрожит.

— Что с тобой? — удивился Малахов.

— Ничего. Так.

Девушка порывисто высвободилась из его объятий и побежала к двери:

— Ну прощай, мне пора!

Сказать, что говорить «прощай» плохая примета, он не успел. Дочка уже умчалась.

Утро прошло на удивление бестолково. Виталий звонил куда-то, отдавал последние распоряжения, то и дело вызывал к себе Полинку, Васильича, Николая… А потом вдруг, точно остановился на бегу, прекратил все дела и с размаху бросился в кресло под портретом Рокфеллера.

Какого черта? Вся эта беготня, суета, все эти сиюминутные дела, кажущиеся такими важными… Ему сейчас умирать, а он занимается неизвестно чем. Оправдывает себя, мол, надо привести все в порядок перед уходом… Да провались оно все сквозь землю! Не на это нужно тратить последние часы перед смертью! Зачем он отпустил дочь, зачем вообще уехал от Любы? Надо было оставаться с ними, с двумя единственными и самыми близкими ему в этом мире женщинами…

Он набрал номер Дольки, но она оказалась недоступна. Тогда он нашел в списке телефон Любушки, позвонил. Трубку сняли с первого же гудка, точно «девушка из таверны» сидела у аппарата и ждала, пока он позвонит.

— Алло? — в одном этом слове было столько любви, надежды и тревоги, что у него перехватило дыхание.

«Я не могу! — вдруг с горечью осознал Виталий. — Не смогу увидеть ее, даже говорить с ней не смогу, зная, что вот-вот пробьет мой час… Пусть лучше так. Уйду не прощаясь… Говорить «прощай» — плохая примета…»

— Алло, алло? — все тревожнее повторяла Люба. — Витя, это ты? Что случилось?

Он тихо опустил мобильник и нажал на кнопку отбоя. Посидел некоторое время, спрятав лицо в ладонях, потом включил громкую связь и попросил Полинку найти Сергея.

— Сергей, я передумал. Поехали сейчас.

— Прямо сию минуту?

— А чего тянуть-то?

И снова за окном поплыли пейзажи, ставшие за это время привычными, можно даже сказать, родными. Или осточертевшими — это смотря с какой стороны взглянуть. «Ну что же, — усмехнулся про себя Виталий, — по крайней мере, буду утешаться тем, что вижу все это в последний раз». Как ни странно, он ничего не чувствовал. Не было ни страха, ни досады, ни отчаяния. Только опустошенность. И усталость. Вот как, оказывается, люди идут умирать. Самого человека и нет вовсе, есть только его оболочка. А внутри зияющая пустота. Вакуум. Черная дыра. Черная дыра, а над головой — черная радуга… И правда, надо будет, пожалуй, подъехать со стороны «Черной радуги». Ни к чему Сергею быть на поляне и видеть… Впрочем, что за бред! Никого он, конечно, не увидит. Но все равно, делать ему у сторожки нечего.