Нелепые и безнадежные

Прохожим, искушенным зрителям уличного театра жизни, казалось крайне любопытным общение людей, которых объединяли знакомство с покойным лордом Лаветтом и возможность смошенничать, обвести вокруг пальца мудрейший Совет Созидателей.

– Кажется, вы запамятовали кое о чем, – как можно тише проговорил доктор, оглядываясь вокруг себя так, словно он стоял у дверей спальни королевы, пока король валялся в обмоченном им же углу, переваривая яд.

Морал понимал, как выглядел, понимал, что вопрос, от которого, как ему чудилось, зависела вся его жизнь, может подождать до завтра, до послезавтра – до любого дня, только не сегодня, только не сейчас он должен говорить с этим человеком. Он мог бы приехать в Сейкрмол, он мог бы вновь побывать в ее доме…

– Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите, – процедил Пивэйн, сквозь стиснутые зубы, которые старательно прикидывались улыбкой. «Заткнись, глупец!» – кричал его взгляд.

– О нашем уговоре, – настаивал доктор. Тактично, тихо, тупо.

Судорога пробежала по мускулистой шее лорда. Он с самого начала знал, что Морал, хоть и гениальный, как говорят, врач, – тупой как пробка, ничего не понимающий в условностях подельников человек.

– Ну отчего же? – протянул он, ударяя себя кулаком по шее, под кожей которой целый ряд мышечных струн вышел из строя. – Я не страдаю маразмом, как мой отец, и ничего не забываю.

– Значит, вы не забыли о том, что до сих пор не выполнили свою часть сделки, – кашлянул Морал, чувствуя на себе взгляд ее холодных глаз. Она стояла за спиной брата, достаточно далеко, чтобы не слышать ни слова. – И у вашего отца не было маразма…

– Насколько я помню, вы сами отказались от награды, мой милый друг.

– Да, я отказался от того, что предложили мне вы, и назначил другую цену!

Доктор нарывался. Он забыл – нет, он просто не понимал! – с кем имеет дело. Морал ничего не знал о Пивэйне. Они виделись трижды. И говорили только о деле.

– Я не торгаш на рынке, Морал, не пытайся набить себе цену, не выйдет, – огрызнулся Лаветт.

Прохожие замирали. Следили.

Он продолжил сдержанней:

– Вы просили нежнейшей благодарности моей сестры, что ж – Вими! – крикнул он, не сводя пристального, испытывающего взгляда с доктора.

Фигура не тронулась, даже не перевела взгляд от питомца, но Морал опешил.

– Что вы делаете?! – пропищал он.

– Выполняю свою часть сделки.

– В любом случае вы говорили, что она узнает обо всем от вас в непринужденной обстановке, а не так!

– Ваша правда, Морал, – согласился Пивэйн. – Я расскажу ей завтра вечером, часов в шесть, вас устроит?

– Вы обещали назвать имя! – не унимался доктор.

– Нет, вы просили назвать имя, я же обещал, что поведаю сестре о вашем благородном, «совершенно бескорыстном» поступке, но вы дважды отказались от этой услуги. До свидания, доктор!

– Имя! Назовите имя! Я требую!!! – Обезумивший доктор схватил за локоть хозяина половины острова.

Бешенство подступало к сердцу Пивэйна. Глаза налились кровью. Одним резким движением он освободил руку и чуть не повалил на землю худого доктора.

– Да на кой черт оно вам сдалось?! – прогремел он, разозленный.

Движение на улице на мгновение остановилось, как при ударе молнии.

– Я хочу знать его имя. Назовите имя! – настаивал Морал. – Назовите имя. Я вас умоляю!..

Он так громко говорил, почти кричал. Эти люди слушали, слушали. Они следили за ними. Серость домов ослепляла на фоне неба, зачумленного тучами. От этого города становилось дурно, потно, гадко.

Его слова слышала она. Не могла не слышать.

– Если вы не ответите мне сию же секунду, я пойду прямиком к мистеру Норрису и скажу, что вы заставили меня солгать, что вы подкупили меня, угрожали мне – неважно! Для вас это будет конец.

Долгий испытывающий взгляд черных глаз, вскрывающий рой мыслей, кружащихся в голове несчастного влюбленного.

– Вы не сделаете этого, – сказал Пивэйн, облизывая пересохшие губы.

– Хотите проверить?

«Где же ты был шесть лет назад? – пронеслось в голове. – Все могло быть по-другому. Теперь уже поздно. Зачем мучить самого себя, истязать вопросом, кого предпочла Вадома… Все равно не поверит».

– У этого существа нет имени.

Сложно сказать, чего в словах Пивэйна было больше – жалости, досады или сожалений об ошибках прошлого, о которых доктор бессознательно напоминал ему.

– Существа?! – выпалил доктор. – Вы что, смеетесь надо мной?

– Нет, для смеха ты слишком жалок, Морал. Прощай.

Больше он не слушал доктора, даже не смотрел на него.

Это был их последний разговор. Кажется, однажды они столкнутся на улицах Гринкрика, обменяются многозначительными взглядами, но не произнесут ни слова. Даже не поздороваются.

Никто так и не узнает о том, что Пивэйну Лаветту удалось вырваться из темницы, подкупив влюбленного доктора обещаниями свести его с Вими.