Нелёгкое дело укротить миллионера

– Мы не знаем, – молоденькая врач смотрит на нас жалостливо, со знанием дела договаривает: – Шейная гигрома больше восьми миллиметров, отеки по спине, вода в легких. У плода тахикардия, нормально не просматривается сердце… другие органы.

Коршунов нервно вытирает губы ладонью, а потом внезапно уходит куда-то в темень кабинета, встает в угол, я слыша его сдавленные всхлипы. Я не плачу, не знаю, почему. Наверное, не до конца понимаю, что происходит. Какая-то надежда теплится, горит в груди.

– Вы можете одеваться, Агата, – подсказывает врач.

А я не могу. Все тело, будто камень. До меня доходит смысл озвученных слов, он вкатывается в душу валунами, сминающими веру в светлое и прекрасное. С моим малышом что-то не так. Он же крошечный. Беззащитный. По-че-му?

Пересаживаюсь с кушетки на стул, едва держась на ногах, едва не крича от истерики. Меня болтает от бури чувств, от безысходности. И когда шторм мыслей почти затягивает на дно безнадеги, моих рук касается тепло.

– Мы проверим, слышишь? Агата, мы проверим, – Рус сидит на корточках рядом, его глаза блестят от слез. – Держись, мышка. Я буду рядом.

Киваю, говорить не могу, трясет безудержно.

Трясет меня и позже, когда мы приезжаем в другой город, добираемся до центра, и нам повторяют диагноз.

Следующие сутки я мало что помню. Все зациклилось в один сплошной кошмар.

«Активность плода слабая».

«Левое предсердие сужено».

«Левая вена… не просматривается».

«Агата, прокол покажет, куда двигаться дальше. Есть ли у плода шансы, нет ли хромосомных поломок».

«Я должна вас предупредить. Малышу сейчас очень плохо. Он болен. И эта процедура будет для него большим стрессом. Готовьтесь к любому исходу».

И я готовлюсь.

Руслан уезжает домой, собрать деньги на лечение, меня оставляют в больнице. После биопсии лежу в палате и молюсь. Молюсь, чтобы мне не пришлось идти за черту и снова делать выбор. Я не смогу убить своего ребенка, даже если он болен, пойду до конца. Я буду любить его любым: особенным, главное, живым.

Со мной в палате девочки, одна на двадцатой неделе, вторая на четырнадцатой. У обеих подозрение на синдром дауна.

Перед сном мы кушаем бананы и орехи, даже шутим, но у каждой своя беда, каждая смотрит куда-то в пространство и верит, что несчастье обойдет стороной.

Верить – это правильно. Иначе зачем жить?

Ночью просыпаюсь от странного-тягучего ощущения пустоты. Глажу живот и шепчу:

– Я буду ждать тебя всегда, буду любить тебя бесконечно… Ты только борись.

Долго не могу уснуть, все кажется, что повернусь и сделаю ребенку плохо. Так и лежу бревном до самого рассвета, а потом стою у окна и пялюсь на кровавый горизонт.

Через час нас вызывают с девочками на контрольное УЗИ.

– Миронова Агата, заходите, – врач, та, что вчера ставила мне диагноз, приглашает в кабинет.

Я ложусь, проходит несколько долгих секунд, и я слышу будто из-под стекла:

– То, что я и говорила… Мне жаль...

Я сажусь и беззвучно кричу в сложенные ладони. Я не могу понять, что чувствую. Просто больно, и все.

В коридор выхожу, шатаясь. Девочка из очереди на УЗИ, незнакомая прохожая, подходит ко мне, обнимает и шепчет на ухо:

– Не плачь, держись. У тебя все будет хорошо.

Что-то отвечаю, ползу в палату и там набираю Руслана.

– Как ты? – слышу его мягкий голос, и с надрывом отвечаю:

– Умер плод.

Слышу три коротких гудка, и могильная тишина вбивается в грудь, словно копье. Бросил трубку? Он бросил трубку!

Глава 58. Коршун

– Я к отцу, – врываясь в офис, отодвигаю охранника. Готов драться, но добраться до Коршуна.

– Пропустите, – он выходит сам. Открывает дверь кабинета и пропускает меня внутрь. – Хорошо, что ты осознал.

– Нет. Я пришел к тебе за помощью. Мне нужны деньги. Ты заблокировал все счета, ты забрал у меня дом, офис. Все сделал, чтобы на колени поставить, но я встану, не гордый. Папа, помоги. Агата беременна, с ребенком что-то не так, нам нужны деньги.

– Я же тебе не отец, – он восседает на свое место, как царь, раскачивается на кожаном кресле.

– Я отработаю. Все сделаю. Только помоги.

– Брось ее, – ухмыляется, неприятно трет пальцы перед собой.

– Зачем ты меня об этом просишь? Почему ты ее так ненавидишь?

Отец отворачивается, губы поджимает и раскладывает ладони на столе, готов встать и уйти, я чувствую.

– Ты требуешь невозможного. Я не могу оставить ее в такой момент. Ей нужна моя поддержка, и я ее люблю. Люблю, пойми ты наконец. Не можешь помочь, скажи, но не трепай нервы, не тяни время, у меня его нет.

– Тогда не задерживаю.

– Сука… – все, что получается сказать. Бессонная ночь сказывается: у меня гудит голова, двигаюсь вяло, а в глазах мешается песок. Иду к двери, но, схватившись за ручку, все-таки задаю вопрос, который меня мучает последнее время:

– Почему именно Агата? Почему она? Не любая другая девушка с улицы.

– Потому что я знал, что ты ее не пропустишь, зацепишься.

– Ты намеренно ее подсунул?

– И оказался прав. Мы с тобой похожи.

– В чем? – поворачиваюсь к нему лицом и кричу: – В чем?!

Молчит. Так долго молчит, что я зверею.

– Отвечай! – хватаю что-то со стола и швыряю в стену. – Отвечай!