Нелюбимая для властного лорда

При этих моих словах его брови взлетают вверх. Затем он хмурится ещё сильнее, а его губы сжимаются в тонкую линию. Лэйтон заключает моё лицо в свои ладони так, что нет никакой возможности пошевелить головой, затем наклоняется вплотную и произносит:

– Элира, глупенькая. Ты. Никуда. Не уйдёшь! – чеканит стальным голосом. – Ни сегодня, ни завтра, никогда. Потому что я не отпущу. Ни в драконье пламя, ни к Стихиям, ни куда-то там ещё, можешь даже не тратить время и не искать варианты. Тебя – не отпущу.

Смотрю ему в глаза, и верю, что да, не отпустит. Но червячок сомнения всё-таки подаёт противный голосок:

– Но моя магия… – шлёпаю неразборчиво одними губами, с трудом шевеля ими из-за того, что ладони Лэйтона по-прежнему сдавливают мои щёки

– Если придётся воевать за тебя с твоей магией – я это сделаю. Если придётся забирать тебя у Стихий – я это сделаю. Никто, слышишь, никто и никогда не отнимет тебя у меня. Я не отдам. Ты моя, Элира. Больше моя, чем своя собственная. И… – он отпускает мои щёки, одну ладонь смещая на плечо, а большим пальцем второй руки ведёт вдоль моей припухшей нижней губы. – Я люблю тебя, Элира. Люблю. Больше всего на свете. Теперь ты понимаешь? Нет других вариантов! Мы едем домой, и точка.

Лэйтон сам на себя не похож, его газа горят лихорадочным блеском. Все маски сброшены, я вижу сейчас его обнажённую душу и слышу то, что не слышал никто и никогда. Как же я мечтала об этом! Как ждала!

Обвиваю руками его торс, прижимаюсь всем телом, трусь щекой о плотную ткань его чёрного дорожного костюма. Вдыхаю любимый запах морозной свежести. Улыбаюсь от удовольствия, пытаюсь запомнить его навсегда, наслаждаюсь моментом, и только потом отвечаю:

– Я не поеду с тобой, Лэйтон. Я не вернусь обратно. Слишком поздно! – чувствую, как всё его тело напрягается, он словно застывает. – И если ты действительно меня любишь, то не станешь держать и отпустишь.

Чувствую, как его ладони ложатся мне на плечи, сжимая их, затем Лэйтон отодвигает меня и слегка встряхивает. В его глазах снова лёд вперемешку с горечью и разочарованием:

– Что ты такое несёшь? – спрашивает хриплым ледяным голосом. – Куда я должен тебя отпустить? Убить себя?

– Ты не понимаешь! – отвечаю громче, чем требуется. – Я и так умираю, а это мой шанс спастись!

– Один из ста?

– Хуже всё равно не будет!

– Да с чего ты это взяла? – вздрагиваю от его крика, полного отчаяния.

– Мне больно, – шепчу тихо, и он тут же отпускает меня.

Я потираю плечи, которые он только что сжимал. Лэйтон делает несколько шагов по пустому внутреннему дворику, держась за голову. Он мне напоминает сейчас раненого зверя в клетке. Вдруг он резко разворачивается:

– Объясни толком, что происходит, Элира! Ты говорила, что здорова! Выходит, лгала, так, что ли? Что ж, пусть. Но сейчас-то ты можешь сказать мне правду, наконец? С чего ты вбила себе в голову, что умираешь? Что тебя тревожит? Я имею право знать! Отвечай!

Смотрю на него растерянно, в полном шоке от этой внезапной вспышки гнева. Затем обхватываю себя за плечи и нервно кусаю губы, в нелепой надежде, что Лэйтон передумает продолжать разговор и просто уйдёт. Но он не уходит. Убрал руки в карманы брюк, задрал подбородок. Смотрит на меня внимательно и цепко сверху вниз и ждёт ответа.

– Я… – начинаю было, но осекаюсь.

Как сказать ему неприглядную правду о себе? Ему! Мужчине, которого боготворить готова! Хуже только если меня начнёт тошнить прямо у него на глазах! Вот, кстати, стоило подумать об этом – и пожалуйста.

Делаю глубокий вдох, пытаясь унять подступающий приступ дурноты. Наверное, это всё от волнения. Воздух по-утреннему прохладный, вкусный и свежий. Пожалуй, слишком свежий. Обхватываю себя руками за плечи, пытаясь согреться.

Лэйтон в пару шагов оказывается рядом. Отточенным движением снимает свой дорожный плащ и набрасывает его мне на плечи. Его плащ хранит аромат морозной свежести и тепло его тела и мигом согревает. Сразу становится тепло и уютно, хочется растечься подтаявшим пудингом, но строгий взгляд синих глаз моментально заставляет собраться.

– Я жду, – звучит требовательный приказ.

Сдавливаю виски, пытаясь сгрести разбежавшиеся мысли в кучу и что-то придумать, вот только в голову ничего не приходит. Но и Лэйтон не намерен отступать. Так и прожигает меня взглядом. Я этого не вижу, потому что стараюсь на него не смотреть, но чувствую.

Мне сказочно везёт, потому что за спиной раздаются шаги и чьи-то приглушённые голоса.

– Великий Жрец ясно дал понять, какой будет политика Его Императорского Величества в вопросе поступающих пожертвований, – звучит первый голос, который мне смутно знаком.

– Увы, мой друг, пока война не закончена, мы можем забыть о новых храмах и расширении, – отвечает ему второй.

Голоса приближаются. Мы с Лэйтоном оборачиваемся одновременно с тем, как двое показываются из-за поворота. Один из них – пожилой старец в белоснежной, как у всех здесь, мантии. Его отличает лишь массивный золотой символ трилистника, висящий на толстой цепи на груди.