Нелюбовь

Чудовище: Спит он, наелся до отвала, послушал все мои истории о жизни и отрубился под боком, не могу встать воды попить. Захват территории!

Рыжик: Ну прости! Завтра вечером заберу обратно, потерпи.

Сообщение прочитано, но отвечать мне никто не спешит. Еще и из сети выходит. А мне спокойно становится, я уже и уснуть готова. Представила, как Вольт дрыхнет, и расслабилась совсем. Мы же с ним сейчас постоянно вдвоем, пока я из дома ни ногой, он мой главный член семьи, я без него и правда уже не могу совсем.

Откладываю телефон и прикрываю глаза, устраиваюсь на подушке удобнее, но дергаюсь от неожиданности, потому что телефон жужжит на тумбочке, оповещая о новом сообщении. Только спать собралась.

Открываю, а там голосовое. Почему-то от этого теплая волна по телу проходится. Не знаю… голосовое ночью, это даже интимно как-то. По крайней мере мне так кажется. Интересно, что скажет?

– Рапунцель, я готов рассказывать тебе о собаке хоть до утра, но во-первых, я терпеть не могу переписываться, слишком стар для этого. А во-вторых, эта белобрысая скотина улеглась мне на руку, а печатать левой вообще издевательство, – звучит на ухо из динамика чуть сонным голосом, и я чувствую, как по лицу улыбка тянется. Это очень мило, если честно. Так и вижу, как этот огромный медведь лежит на кровати, а у него на руке сопит мой малыш. Разве может быть что-то милее? Мне кажется, нет.

– А пришли фотку, как он спит, и я тоже пойду, – шепчу я в голосовом и отправляю, ожидая фотографию. Я так люблю это белое солнышко. Он же почти ребеночек.

– Не шепчи так больше, рыжая, я не железный.

От его голоса, хриплого и негромкого, волосы дыбом встают, а по всему телу электричество пробегает. Я не думала даже о такой реакции, но это же Леша… Он совершенно непредсказуем. У него разгон от медвежонка до тигра полторы секунды, и смена его настроения даже на расстоянии чувствуется.

И мне так по-женски хочется немного над ним поиздеваться… В сотый, наверное, раз. Но я же девочка. Мне можно. Поэтому зажимаю микрофон и говорю негромко:

– Алексей Владимирович, просто пришлите мне фото ребенка, и никто не пострадает.

Через несколько секунд Леша присылает фотку Вольта, лежащего уже на его груди. Он на огромном Леше выглядит еще меньше. Совсем крошечный. Следом прилетает сообщение.

Чудовище: Коза ты, рыжая, а не Рапунцель. Спокойной ночи.

И я уверена, что перед сном он будет думать обо мне. С этими мыслями быстро засыпаю.

А утром просыпаюсь от неприятной тошноты. Очень доброе утро, не было печали. Чертовы месячные. Я и вчера проснулась с трудом, ох уж этот чувствительный организм. Нужно будет уговорить Володю или папу сходить в магазин за лимонами, они всегда спасают меня, а заранее купить всегда забываю.

Выхожу из комнаты, чувствую запах кофе. Папа проснулся. Он пьет такой крепкий, что пахнет всегда на весь этаж. Умываюсь быстро и иду к нему на кухню. Смешной сидит, помятый, кружка с фламинго. Ему идет.

– Доброе утро, папуль, – говорю я, когда понимаю, что папа о чем-то так крепко задумался, что даже не заметил, как я вошла. Поднимает взгляд, чуть дергается от неожиданности, но улыбается. – Чего задумался?

– Доброе утро, доча. – Он поднимается с места и подходит ко мне, целуя в щеку. И вот мне снова словно десять. Наше совместное утро. Не хватает только бутербродов с сыром и маслом и рюкзака у входа, ждущего, когда папа повезет меня в школу.

От воспоминаний слезы накатывают. Мы очень мало времени проводили вместе, но я всегда была самым счастливым ребенком, потому что у меня был самый лучший папа. И есть. Просто пока почему-то сложно. Но мы справимся.

Расчувствовавшись, обнимаю папу, утыкаюсь носом в грудь и начинаю плакать, точно ребенок. Мне так не хватает его тепла. На самом деле вообще тепла не хватает, ни от кого. Сашка дарит его, но мы так редко видимся, что этого ничтожно мало. Леша… у нас очень странные отношения, я стараюсь к нему не привязываться. Только Вольт меня постоянно теплом одаривает, и то сегодня не со мной. Грустно.

– Ну, ты чего? Дочь, все в порядке, – говорит папа, успокаивая, и поглаживает меня по спине. И я сразу же верю ему. Что все хорошо. И что слезы дурацкие совсем и ненужные. – Прости меня, – произносит он и обнимает крепче. Как будто бы не хочет эмоции на лице показывать. Скрытный. – Прости, дочь, что срывался на тебе. Просто столько всего навалилось… Работа дурацкая. Люди. Квартира эта идиотская пустая, смотреть на нее не могу больше. Зачем мне одному три комнаты?

– Тебе нужна девушка, пап, – смеюсь я сквозь слезы, отстраняясь и вытирая щеки. На душе бабочки летают и ромашки цветут. Так мало нужно было для счастья, так ничтожно мало.

– Я уже старый для этого.