Нелли исправляет ошибки судьбы

— Валик, Валик, — нежно проговорила Света, — валенок ты мой!

— Света, это не женщина, а бульдозер какой-то, — смущенно улыбался Валентин, — она как начала говорить, мне даже страшно стало! Как она уроки ведет? Как таких вообще к детям пускают?

— Да, сходил папа на родительское собрание, — Света покачала головой, — ты хоть сказал, что дочку нашу обижают одноклассники?

— Сказать-то я сказал, правда, уже после собрания. Ну, когда ушли все. А она с меня еще тысячу вынула на нужды класса.

— Мы уже сдавали в этом месяце, — Света безвольно опустила руки, — ладно. Отдал и отдал. Что она сказала по поводу Ани?

— А я не понял, — Валентин почесал голову, — начала говорить про общемировые тенденции, какие-то лидерские качества, взращивание какого-то ЧСВ за счет угнетения посредственностей. Еще что-то.

— Понятно, — Света махнула рукой, — послала она тебя лесом и в болото, только умно и грамотно.

— Вот это я понял, — Валентин робко улыбнулся.

— Ладно, сама к ней схожу, проверь у Ани математику, и приходите ужинать.

* * *

— Долго ты еще собираешься со своим хомяком возиться? — высокомерно спросила Алина. — Поиграться с ним, конечно, интересно, он и тапочки принесет, и рот открывать не будет, когда не надо. Но у вас уже дочке тринадцать лет! Сколько можно уже?

— Алина, мы, как бы, семья. Какие претензии? — не поняла наезда Света.

— Вот именно! Как бы! Все, что я от тебя слышала о твоем Валике — это тысяча и одно несчастье, в которое он вляпался. Картошку чистил, палец порезал, шторы вешал, с табуретки упал, за покупками пошел, карточку на кассе забыл. Недоразумение — вот его второе имя!

— Алина, а тебя каким боком это касается? Мы с тобой подруги, но я в твою личную жизнь не лезу, — Света пыталась осадить подругу, — вот и ты в мою не лезь.

— Да тебя просто, дуреху такую, жалко! Живешь с этим хомяком облезлым, а вокруг такие львы ходят! И на тебя, нет-нет, да и поглядывают! Ты ж еще очень даже! Тебя подкрасить, подштукатурить, и будет еще очень даже привлекательная особа!

Света проглотила, что ее сравнили с недостроем, но в долгу не осталась:

— А не про тех ли ты львов говоришь, после расставания с которыми, ты и в дождь и на солнце в темных очках в пол лица ходила?

Алина поперхнулась, демонстративно кашлянула:

— Зато характер увидела! Силу мужскую!

— И как только заплывшим глазом все это рассмотрела?! — Света рассмеялась.

— Опыт! — скривившись, ответила Алина.

— А я таких опытов не хочу! — ответила Света. — Битой не была, и становиться не собираюсь. А ругани мне и на работе хватает. А дома я хочу тишины и покоя!

— Так ты и дома все на тебе тянешь, как лошадь! Где покой? Вечный, что ли?

— Сплюнь! Ты просто не понимаешь, что такое семейный уют! Вот остепенишься когда-нибудь, — а Алина пребывала в вечном поиске своего идеала, — тогда и сможешь оценить прелесть домашнего пледа, горячего чая и компании родного человека!

— Тоска смертная! Ты рассуждаешь, как бабка восьмидесятилетняя!

— А ты, как девочка — подросток!

— Дать бы тебе по твоему ненапудренному носу, да свежим маникюром не хочу рисковать! — Алина демонстративно отвернулась.

— Набралась уже повадок у своих львов? — хихикнула Света. — Чуть что, сразу в нос! Смотри, Алинка, в нос, в глаз, а потом будешь только на стоматологию работать!

* * *

— Ты меня уморил! — ухохатывался Дима. — Что в школе ты от учителей под партой прятался, что сейчас до дрожи в коленках боишься!

— Это ты ее не видел просто, — улыбался Валентин, — грозная, серьезная, агрессивная!

— У тебя и таракан злобный, серьезный и агрессивный, — вытирая слезы и успокаиваясь, проговорил Дима. — Валик, ты же нормальный мужик. Должен быть. В самом деле, смешно. Где в тебе стержень? Характер?

— Вот и мне интересно, — вздохнул Валентин.

— Ты же не мальчик уже, а глава семейства! У тебя жена, дочь! Сам понимать должен, что они от тебя зависят, на тебя надеются. А тут такой прекрасный, мягкий и розовый ты!

— Аня еще маленькая, — проговорил Валентин, — а Света, кажется, уже ничего от меня не ждет.

— Портишь хорошему человеку жизнь, — заключил Дима.

— Вот бы знать, где эти стержни с характерами продаются, я бы купил, — мечтательно проговорил Валентин.

— Нет, мой дорогой, это не товар, а плод длительного труда на почве самовоспитания!

— Беда… — проговорил Валентин, потому что у него силы воли отродясь не было.

— Я думаю, тебе поможет злость, — сказал Дима. — Отличный мотиватор. От злости иной раз и стержень прорезается, и характер вырисовывается.

— И на кого ты предлагаешь мне злиться? — спросил Валентин.

— А на себя! Вот ты какой, вялый и никчемный! Жене жизнь портишь, дочке от тебя никакой помощи и защиты. А ты отец! Вот и какой ты отец? А ведь можешь быть лучше! Разозлись!

Валентин сидел, как мешком приголубленный. Слова друга ранили, но обижаться не получалось. По делу. Четко, конкретно.

— Ты только сильно не загоняйся, — предупредил Дима, — чтобы обратного эффекта не было. А то ударишься в самобичевание, тогда тебя уже ничто не спасет!

* * *