Нельсон

Дальше есть небольшие «разночтения». Нельсон, по его собственной версии, заявил, что предпочел бы уклониться, так как слишком «устал». По другой, общепринятой, немедленно дал согласие. Больше похоже на правду. И благодаря безоговорочной поддержке премьера Нельсон получил полный карт-бланш от Адмиралтейства. В выборе офицеров и прочем.

Нельсон вернулся в Мертон и начал срочно приводить в порядок дела. Оплатил все долги, которые успела накопить Эмма. Дал управляющему поместьем, мистеру Криббу, указания относительно посадок на будущий год. Успел дать еще пару обедов, во время которых Эмма плакала, не стесняясь окружающих.

Плохие предчувствия? Человек отправляется на войну, какими еще они могут быть. Нельсон, согласно давней «морской традиции», просто дает указания на случай смерти. Разные. Просит Эмму спеть на его похоронах погребальную песнь, которую он когда-то слышал в Неаполе. Упоминает про гроб, подаренный ему капитаном Хэллоуэллом. Эмма едва не падает в обморок. Такие вот «мелочи» хуже разговоров про войну.

Нельсон абсолютно спокоен. Это не первая война в его жизни, про последнюю – никто не знает. Он покидает Мертон 13 сентября. В тот же день, прямо по пути в Портсмут, делает в дневнике запись:

«В пятницу в половине одиннадцатого вечера покинул столь милый моему сердцу Мертон, где я оставил все, что дорого мне в этом мире, чтобы служить королю и отечеству. Великий милосердный Боже, дай мне сил оправдать ожидания моей страны! Если Тебе будет угодно, чтобы я вернулся, я буду бесконечно возносить благодарения к престолу Твоего милосердия, а если Ты изволишь прервать мои дни на этой земле, я склонюсь перед Тобой в величайшем смирении и надежде, что Ты защитишь тех, кто столь дорог мне и кого я оставил. Да будет воля Твоя! Аминь, аминь, аминь».

Пятница? Тринадцатое? Как я уже говорил, Нельсон был не особо суеверен. Хотя, в принципе, один день он мог бы и подождать…

Глава третья Отложенный героизм адмирала Вильнёва

Приближенные не могли припомнить подобное. Он не просто впал в ярость, с ним случилось что-то вроде приступа. Он бросал шляпу, топал ногами и не кричал, а орал: «И это мой флот?! А мои адмиралы?! Да это же сборище трусов!!»

Неужели это действительно был лишь панический страх, как считал Наполеон? Тогда его можно понять. Декре писал, что: «Никакое чувство не было более чуждо его великой душе и не поражало его неприятнее других». Морской министр пытался объяснить действия своих подчиненных, а потом подумал – не посчитает ли император трусом и его? Решил просто выполнять приказания. Сам-то он в море не выходил, только депеши рассылал.

…Цезарь мог одновременно делать несколько дел, Наполеон – обдумывать сразу несколько идей. Точнее, начинал с одной, а потом у нее появлялись повороты, ответвления. Мыслям было тесно в его голове, гений! И, как всякий гений, он не понимал, что его иногда не понимали. То, что казалось Наполеону простым, на деле оказывалось невероятно сложным, а кого ему винить? Себя?

План высадки в Англии – ярчайший тому пример. Дерзкий, грандиозный, но обратите внимание на одну деталь. Сколько серьезных изменений произошло в нем в период с 1803-го по 1805-й? Суть вроде бы всегда остается. Пересекаем пролив, идем на Лондон! А перемещения флота? Адмирал Мэхэн, историк крайне дотошный, подробно описывает, как менялись планы Наполеона, как появлялись те самые «ответвления». Вы не то что понять – читать устанете. Но его несчастным адмиралам приходилось не читать, а делать.

Жюрьен де ла Гравьер – очень авторитетный французский специалист, тоже адмирал, как и Мэхэн. Знаете, какое слово он чаще всего употребляет при характеристике настроений Вильнёва в 1805-м? Уныние. Один адмирал не осуждает другого, он его понимает, и очень хорошо. Об «унынии Вильнёва» мы еще поговорим подробно, сейчас вернемся к планам Наполеона.

Мы знаем, чем все закончится. Великая армия сделает «великий разворот», дальше – Аустерлиц и «вечное солнце над Францией». Блистательно! Оттого и возникла идея про «отвлекающий маневр». Слишком уж хорошо получилось! Про «маневр» я уже говорил, теперь про другое.