Нельзя так говорить о капитане

Уже в шаттле Тэрон рассказал близняшкам их стратегию: по прибытию на спутник Летренс-15 капитан с Тарити идут общаться со старейшиной деревни (но говорить при этом будет только один), а Стей и Шеврон исследуют все вокруг, скрываясь от посторонних глаз. Никто из местных не должен знать ни сколько людей в команде, ни где расположен шаттл и, главное, – корабль. Пока не получены деньги, работа не считается выполненной и до этого момента оставаться настороже. У каждого будет рация для связи и два кода: «двадцать три» использовать, если всё в порядке, а «тридцать два» – на случай неприятностей.

– Просто сказать «двадцать три» в переговорник? – уточнила Шеврон.

– Если у тебя проблемы, то твои слова вызовут подозрение, – Тэрон покачал головой. – Поэтому зашифруй код. Например: «буду через две-три минуты», «я уже второй или третий раз повторяю» или вообще «там такой дворец, посмотри».

Старшая близняшка в восхищении замерла, а младшая недоуменно спросила, где здесь дворец. Тэрон только отмахнулся, напомнив Тарити, чтобы та молчала всё время.

…Шаттл спрятали в лесу в неглубоком овражке, накидав сверху сухих веток, потом Стей и Шеврон растворились среди деревьев, а Тэрон и Тарити открыто пошли в сторону деревни.

– Эй, Тар, – позвал капитан. – Помнишь, ты просила у меня «браслет смерти»?

Младшая куноити не помнила подобного, но с радостью закивала. Тэрон остановился, что-то достал из кармана и велел: «Давай руку». Тарити сначала протянула, а потом с возмущенным «Э-э-э-э-эй!» отдернула обратно. Капитан хмыкнул:

– И часто вы так меняетесь? Я жду объяснений, Шеврон.

Старшая куноити насупилась. Как легко её раскусили! Она язвительно уточнила:

– Не боишься, что оставил своего драгоценного зама с моей сестрой?

– Я на «Цезаре» предупредил Стей, не переживай, – Тэрон усмехнулся. – Мы никуда не пойдём, пока ты не объяснишься. Нам ещё спину друг другу прикрывать.

Шеврон скрестила руки на груди и хмуро смотрела в сторону, её сапог отбивал нервную дробь по земле, а мысли в голове скакали испуганными зайцами. Больше всего старшей куноити хотелось убежать, но капитан был прав – их ждала работа.

– Как ты догадался? – сдалась Шеврон.

– Никогда не показывай свою силу врагу, – Тэрон с загадочным видом развел руками. – Ты мне не доверяешь. А должна доверять своему капитану.

– Ты постоянно зовешь Тарити с тобой! Мне это не нравится… Она – всё, что у меня есть!

– Никогда не показывай свои слабости врагу.

– Я тебя не понимаю! – рявкнула хмурая Шеврон. – Ты же мне не враг?

– Никогда никому не доверяй, даже мне, – снова хмыкнул Тэрон.

– Так! – старшая куноити совсем запуталась: – Я должна доверять своему капитану, но не доверять тебе? И как это понимать вообще?!

– Ты ж тут у нас умная сестра, вот и догадайся. Тарити сразу поняла. Может, она умнее?

* * *

Глиа сидела в самом дальнем и тёмном углу машинного отделения, низко опустив голову, почти спрятав её между коленями и обхватив руками. Умненькая Тэрочка с настороженным видом держалась поодаль. Механик ругала себя за трусость. За то, что так и не смогла признаться своему капитану, что во сне она много раз впивалась зубами в кусок кровавого мяса, который только что свежевали с вопящего и дергающегося человека. Рядом стояли миски на любой вкус – тут и свежие внутренности, и каша из мозга, и опалённые на углях нежные филейные части, и даже глаза в языке на десерт. Глиа ела человечину. И ей это нравилось. Ей хотелось ещё мяса.

Глава двадцать вторая. Ниочёмный

Не от хорошей и не от сытой жизни людоеды становились людоедами. Люди плодились без устали, деревни росли и переполнялись, а новая работа не сыпалась метеоритами… Хотя, какая «новая»? На многих планетах с непригодным для земледелия климатом и старой-то не всем хватало. Везло жителям перевалочных или торговых пунктов, увеселительных и злачных местечек, да строителям полигонов для тренировок имперских шавок. А вот выработанные месторождения и опустошённые шахты обрекали все близлежащие селения на долгую, изнуряющую, мучительную смерть. Смерть от голода.

Сократив часть голодных ртов (то есть, насытив ими другую часть), свежеиспечённые людоеды начинали жить по новым правилам. Хотя жить многим уже не хотелось, но приходилось соглашаться и выживать. Или становиться ужином для своих же домочадцев. Со временем любые нежелания уступали место инстинкту самосохранения, а на вопросы морали отвечали хрустом костей.

Жители соседних деревень превращались в пока ещё ходячие обеды, а когда узнавали о грозящей опасности – в смертельных врагов. Хитрые людоеды, тщательно планирующие любые похищения и ловушки, могли годами скрывать свои новые вкусовые предпочтения. Воинственные людоеды нападали на потерявших бдительность мародёров. А мирные – вполне мирно торговали со всеми желающими. Да, зачастую в таких сделках ценою становилось ещё дышащее мясо, но для голодающих деревень выгоднее было продать руку, ногу, негодных к работе детей, стариков или инвалидов, чем самим превратиться в этих «отвратительных, мерзких и бездушных тварей».