Нельзя уйти. Нельзя остаться

— Что, Алексей Семёнович? Я шестой десяток, как Алексей Семёнович! Значит так, стратег! Пять минут на приведение себя в достойный вид и живо ко мне в кабинет!

Сашка потупил взгляд, изобразив глубокое раскаяние, но блестящая лысина «деда» исчезла, и он выдохнул облегчённо, приступив к выполнению приказа. Вода из крана рванула в раковину, и белая керамика моментально покрылась грязными брызгами. Пятнистое отражение в зеркале приобрело человеческий облик, и мужчина удовлетворённо улыбнулся, откинув назад чёлку, нависшую на лоб, как крыло ворона. Только «крыло» уже тронула ранняя седина, пытаясь превратить чёрную смоль волос в серебро.

Переодевшись в чистый комплект формы и получив заслуженных люлей от начальства, Сафронов заступил на пост, под непрерывное бурчание сменщика.

Пал Палыч, сухой и жилистый, был далёк от юного возраста, но в свои преклонные года, вёл достаточно активный образ жизни, не собираясь уступать небо под солнцем более молодым претендентам на рабочее место. Считая себя образцом для подражания, он так и норовил наставить на путь истинный любого, кто имел снисхождение к сединам и не посылал далеко и надолго. Поэтому не торопился домой, а пытался развести сменщика на разговор, поглаживая плешь на макушке:

— Ты какого лешего своего соседа не приструнишь? Выпрут с работы и поминай, как звали! Опять из-за его кордебалета опоздал?

Но Сашка не был настроен на откровения и делал вид, что просматривает журнал посещений, попутно разглядывая опустевшее фойе.

Ближе к полудню наступала долгожданная тишина и редкие звуки, доносившиеся с верхних этажей, долго петляли по бесконечным коридорам, прежде чем упасть вниз и оттолкнуться эхом от стекла и бетона.

Взгляд остановился на единственном посетителе, мирно сидевшем на одном из многочисленных диванов. И что-то знакомое показалось в его внешности. Но Палыч не унимался и отвлекал болтовнёй:

— Саш, ты же взрослый, сорокалетний мужик, а мотаешься, как дерьмо в проруби. Это куда ж ты все деньги деваешь, что на курево не остаётся? И зарплата есть, и пенсия военная, а ты, как беспризорник малолетний. Я в твои годы уже…

Нравоучения сменщика могли продолжаться бесконечно, но в стеклянную дверь вошла пожилая женщина и окинула рабочее место охранников строгим взглядом. Палыч засуетился, молча забрал сумку с пустыми банками из-под обеда и поспешил на выход, заискивающе подхватив жену под локоток и шепча какие-то оправдания.

Сашка выдохнул и достал журнал с кроссвордами, попутно размышляя о словах пожилого сменщика, который был прав, взирая на его жизнь со своей колокольни. Но это была лишь одна сторона медали.

— Сафронов? Ты что ли?

Он поднял голову и встретился с удивлённым взглядом. Приветливо улыбнулся и встал, оказавшись слегка выше крепкого коренастого мужчины в классическом костюме.

— Колька? Точно! А я смотрю – физиономия знакомая кожзам на диване прессует. Думал, что показалось. Ты что здесь делаешь, Шелудяков?

Тот продемонстрировал сотовую трубку, небрежно кинул её на стойку регистрации, вместе с пластиковой папкой и хмыкнул, манерно стряхнув ладонью несуществующую соринку с плеча:

— Да так, по делам заехал. А ты, смотрю, всё служишь?

Сашка пожал плечами, сделав вид, что не заметил пренебрежения в вопросе:

— Работаю я здесь. А ты как?

— Да нормально. Рублю бабло потихоньку. Мне, в отличии от вас, пенсионеров, некогда штаны на стуле протирать.

Встреча была не настолько радостная, чтобы кидаться в объятия, но укол задел и отразился металлом в серых глазах. Колька это заметил и сменил тон на более дружелюбный:

— Да ладно, Сафронов, не злись. Я сам с этого начинал. Давно погоны на бейджик сменил?

— Третий год. А ты? Помнится, карьеру военную построить хотел. Не срослось?

Шелудяков вздохнул и недовольно поморщился, — А у кого оно срослось? Как Союз развалился, сам знаешь, что началось. Какая там карьера, когда жрать нечего было. Ты в другую дивизию перевёлся, а я совсем из армии свалил. Вот с тех пор и бизнесменю. Восьмой год уже. А ты на отселение приехал? Семья, дети?

Это были те вопросы, которые Сашка обсуждать не хотел, поэтому оглядел пустой холл и кивнул в сторону выхода:

— Может покурим?

Колька выудил из кармана пиджака пачку «Мальборо» и торжественно шмякнул о пластиковую папку:

— Идём. Угощаю!

Снисхождение, промелькнувшее в глазах бывшего сослуживца, добило самолюбие, и Сашка взял со стола начатую пачку «Примы», заботливо оставленную Палычем.

— Да нет уж. У меня свои. Поздно привычки менять.

Прохладный мартовский ветер забрался под куртку свободной спецовки, и мужчина поёжился, сплюнув в урну первую затяжку, вместе с табаком, прилипшим к языку, размышляя о том, что сигареты без фильтра лучше, чем ничего, но гораздо хуже тех, что вернулись в карман Шелудякова.

Пора было уже что-то предпринимать, чтобы вылезти из беспросветной дыры, но, как показали последние месяцы, падать вниз Сашка умел лучше, чем карабкаться на верх.

Колька шумно выпустил клубы дыма и выдернул Сашку из задумчивости, будто прочитав мысли:

— И долго ты тут работаешь?

— Третий месяц. До этого…