Когда произнесенные хорошо знакомым голосом слова проникли в охваченное тревогой сознание Николь, результат последовал незамедлительно. Она застыла в удивлении, балансируя между сном и явью. Это продолжалось недолго. Но вскоре она покинула эту пограничную зону и окончательно проснулась. Глаза расширились. Она в шоке повернулась к Марии.
Похоже, не веря тому, что услышала. Не решаясь полагаться на то, что видит.
Мария крепко обняла ее.
Поначалу Николь не ответила на объятие, будто по-прежнему не решаясь полагаться на собственные органы чувств, но вскоре она крепко обхватила мать. Мария обнимала и ласкала дочку. Каждое ее движение сопровождалось множеством слов. Слов успокоения и любви.
Успокаивающих, нежных слов, обещаний никогда больше не покидать ее.
Николь не произносила никаких слов в ответ.
Ни единого.
Себастиан сомневался в том, что Николь нарушит молчание.
Встреча дочери и матери была настолько эмоциональной, что какое-нибудь слово должно было бы прорваться через внутренний порог, сдерживавший речь Николь. Какое-нибудь отдельное слово должно было бы просочиться сквозь блокировку. Можно было надеяться, что для того, чтобы Николь вышла из немого состояния, просто требуется чуть больше общения с матерью.
Но Себастиан был реалистом. Судя по всему, травма оказалась глубже, чем они думали. Он решил попробовать сам, подошел и положил руку девочке на плечо.
– Николь? Привет. Это я. Ты меня помнишь? – проговорил он.
Девочка посмотрела на него из объятий матери. Она узнала его. В этом он не сомневался.
– Я ведь говорил, что ты встретишься с мамой. Обещал. Здорово, правда? – продолжил он.
Николь повернулась к нему. Глубоко заглянула ему в глаза. Себастиан увидел в ее взгляде доверие.
– Мы немного волнуемся из-за того, что ты не разговариваешь, – сказал он и погладил ее рукой, по-прежнему лежавшей у нее на плече. Николь, казалось, размышляла над тем, что он сказал. Она смотрела на них обоих, переводя взгляд с матери на Себастиана и обратно.
– Теперь я здесь. Так что ты можешь поговорить со мной, Николь, – умоляюще прошептала Мария, пытаясь поймать ее взгляд.
Николь явно мучилась – не то чтобы она пыталась заговорить и не выходило, а скорее, она была неспособна даже попытаться. Она понимала, что они говорят, но не знала, что ей надо сделать, чтобы удовлетворить их желание. Она уткнулась лицом маме в грудь и плечо. Из ее левого глаза вдруг покатилась слеза. Себастиан решил все-таки уйти. Его присутствие, возможно, мешало Николь решиться заговорить. А ведь он здесь в первую очередь для этого. Чтобы узнать, что Николь видела. Его задание заключается в этом. И только. Даже если какой-то его части хочется остаться безбилетным пассажиром.
– Я подожду снаружи, – сказал он и направился к двери. Мария понимающе кивнула, а реакция Николь его поразила. Девочка вывернулась из рук матери и умоляюще уставилась на него. Он остановился.
– Ты хочешь, чтобы я остался? – с трудом спросил он.
Она продолжала неотрывно смотреть на него, и Себастиан истолковал ее взгляд как «да». У него возникла идея.
– Я вернусь. Только принесу одну вещь, – сказал он. – Скоро приду.
Он вышел из палаты, ни разу не обернувшись.
Так было легче.
Он быстро исчез. Мужчина, который ее спас.
Он должен вернуться.
Он сказал, что вернется, и она поверила ему.
Но снаружи она опять чувствовала себя незащищенной.
Незащищенной и уязвимой.
Внутри стены держали, несмотря на слова. Те просачивались внутрь и вопреки тому, чего она боялась, они усиливали ее защиту, окутывали ее защищенностью.
Но снаружи. Комната, в которой она лежит, слишком светлая для того, чтобы в ней спрятаться.
Покрывало слишком тонкое для того, чтобы скрыть ее.
Так многие могут увидеть ее, лежащую посреди кровати.
Посреди комнаты.
Она слишком заметна. Ее слишком легко найти.
Но приехала мама. В точности как обещал мужчина, который ее спас. Она хорошо пахнет. Хотя она горячая и потная.
Она позволила себя обнять.
Стало немного лучше.
Но она по-прежнему видна. Мама не сможет защитить ее.
Она не сможет защитить маму.
Она не смогла защитить даже Фреда, а он был меньше.
Никто не сможет защитить их двоих, если это опять произойдет.
Никто.
Надо надеяться, что он вернется.
Мужчина, который спас ее.
Себастиан.
Он отправил Денниса за бумагой для рисования и фломастерами. Пока тот отсутствовал, Себастиан позвонил Ванье и рассказал ей о последних новостях. Она расстроилась из-за того, что Николь по-прежнему не говорит, несмотря на встречу с мамой.
– Они сейчас одни. Я решил их ненадолго оставить и посмотреть, будет ли разница.
– А что нам делать в противном случае? – скептически спросила она.
– Тогда потребуется больше времени. Но я собираюсь предложить ей порисовать.
– Порисовать?
– Это классический метод. Так бывает легче справляться с тяжелыми воспоминаниями. Рисовать то, что довелось пережить.
Ванья засмеялась. Горьким смехом.
– Значит, нам остается надеяться на то, что десятилетней девочке захочется немного порисовать?
Себастиан понимал ее раздражение. Ему самому хотелось, чтобы дело обстояло чуть проще.
– Да. Или у тебя есть другие предложения?