Немецкая карта

Конец дебатов изумил меня. Главнокомандующий кивнул мне, потом, медленно–медленно обведя присутствующих взглядом, сказал, что он понимает мое возражение. Ведь в конце концов майор служит не в НАТО, чтобы содействовать разрушению значительной части своей собственной родины ударами союзных войск. Этот аспект, дескать, необходимо учитывать. «Ведь нам всем, сидящим здесь, в «briefing room», отлично известны последствия, — продолжил четырехзвездный генерал, — потери в человеческих жизнях мы могли бы просчитать. Нет, — подытожил он, — это действительно неприемлемо». Я одержал победу в мирное время. Ею я горжусь и по сей день.

Тут внимательный читатель, вероятно, призадумается и спросит, вправе ли мы сегодня вообще об этом говорить, тем паче писать? Я думаю, что не только вправе, но и обязаны это делать. То, что война, ведущаяся с использованием атомного оружия, велась бы и на немецкой земле, мог просчитать едва ли не каждый, кто знал западную стратегию, а именно — ошеломить противника не наступлением, а способностью в ответ на его наступление совершить молниеносное контрнаступление и отбросить его за демаркационную линию или, как позже выражались, за внутригерманскую границу.

Этот случай, однако, показывает вместе с тем, насколько важным счел возражение немецкого офицера американский главнокомандующий. Но такое влияние, естественно, может оказывать лишь тот, кто сотрудничает, имеет мужество высказывать иную точку зрения и не занимать позицию стороннего наблюдателя при принятии решений. Это, естественно, означает также принятие на себя части ответственности. Важна сама возможность влиять на операции путем участия в планировании. То есть принимать участие в этом планировании и при этом всегда и прежде всего учитывать интересы собственной страны и — по возможности — добиваться принятия соответствующих решений все–таки и разумно, и целесообразно.

Тут было бы интересно задать вопрос и, соответственно, услышать на него ответ, насколько узкие или насколько широкие возможности оказания влияния на оперативное планирование в отношении применения ядерного оружия имел бывший офицер Главного разведывательного управления Национальной народной армии ГДР в штабе главнокомандующего Варшавского пакта — или, как все еще говорят бывшие офицеры ГРУ ННА, Варшавского договора — и в какой мере мог их использовать, во всяком случае, при планировании такого рода или аналогичных акций. Я бы хотел сегодня, по прошествии более чем пятнадцати лет после окончания раскола страны, услышать откровенные признания. Но ответ на поставленный мною вопрос известен лишь тому, кто тогда, в преддверии конца «холодной войны», находился по другую сторону и подобно мне, немецкому майору бундесвера в отделе ядерного планирования штаб–квартиры НАТО в Мангейм- Зеккенхайме, решал аналогичные задачи.

Кстати, спустя короткое время после этого «command briefing» можно было заключить, что упомянутое возражение нисколько не поколебало моего положения в штабе, напротив — явно повысило мой авторитет.

Проект «Першинг» и германо–американское сотрудничество

В натовской штаб–квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) я имел возможность старательно и прилежно совершенствовать свой английский, который я, к моему сожалению, во время обучения в Академии руководящего состава слишком запустил, поскольку решил тогда заняться русским, но русский у нас не преподавался, что обеспечивало мне массу свободного времени и возможность совершать прогулки по берегу Эльбы в Блан- кензее. Американские начальники, весьма высококвалифицированные офицеры, специально отбиравшиеся для работы в натовских штабах, часто использовали меня в качестве пресс–секретаря при визитах высокопоставленных военных чинов органов управления НАТО и таким образом демонстрировали наличие тесного сотрудничества американских и немецких офицеров, служащих в генеральном штабе. Как уже упоминалось, свои доклады я всегда старался в интересной и наглядной форме сопровождать собственными рисунками и графиками.

А однажды, во время визита начальника американского генерального штаба, один мой американский сослуживец попросил прочесть за него доклад. С французами была история противоположного характера. Они прибегали к помощи американского коллеги. Во всяком случае, тогда, когда речь шла о языке. Боб Данн, мой американский сослуживец, опасался, что этот доклад по известным причинам, сегодня уже не имеющим значения, может самым неблагоприятным образом повлиять на его карьеру. Все–таки лучше будет, считал Боб, если доклад прочтет немец, потому что по отношению к немцу высокий гость будет более снисходителен, чем к американскому офицеру. В американской армии имелось немало начальников, страдавших комплексом страха. В бундесвере таких не водилось.