Немецкая карта

Я, разумеется, такую позицию считал правильной, но у меня тут же возникло нехорошее предчувствие. Вышло так, как я и ожидал. Главнокомандующий Группы армий Центральной Европы (CENTAG) в Мангейме получил из Парижа нагоняй и приказ повторить испытания в моем присутствии. Казалось, реакция главнокомандующего ясно указывала на то, что можно ожидать изменения в манере поведения. Шли дни. Вскоре я заметил, что американцы просто–напросто игнорируют меня из–за моего сообщения об инциденте в вышестоящую инстанцию. Ведь так поступать в армии вообще–то не принято. Но разве это был ординарный случай? Меня одолевали сомнения. Вряд ли стоит теперь, думал я, рассчитывать на получение какого–нибудь поручения. Не исключено даже, что устроят мне перевод отсюда. Но произошло все совершенно иначе, чем я ожидал. Мне позвонил начальник отдела G3 (Оперативное планирование), полковник Гриттенбергер, и сообщил, что со мной желает побеседовать начальник штаба и что я по возможности еще сегодня должен явиться к нему на прием. Разумеется, я не стал тянуть и через полчаса, не более, уже стоял в служебном кабинете генерал–майора Фергюсона. Лично от него я получил новое интересное задание.

Когда я собрался было уходить, генерал как бы между прочим, как нечто, что не имеет особого значения, сказал: он, дескать, слышал, что в ходе исполнения проекта «Першинг» возникло препятствие. Оно, по его словам, обусловлено явным недоразумением. «Испытание, майор Комосса, вы, конечно же, можете повторить!»

И в это мгновение мне вспомнился приказ русского коменданта в отношении учета расходования дров и угля на зимний период в лагере военнопленных «Тильзит 445/3» в 1948  г.: «Делайте это с немецкой основательностью!» — сказал мне тогда русский. «Сделайте все возможное!» — сказал мне теперь американец. «Да, сэр! Будет исполнено! С немецкой основательностью, господин генерал!» Или, как я отвечал в плену майору Павличенко: «Так точно, господин майор! С немецкой точностью и основательностью!»

Последовавший за этой встречей период был заполнен работой, но хватало времени и на светскую жизнь. Регулярно проводимые ежегодные учения НАТО (WINTEX) всегда были напряженными. Работа велась посменно. В общей штабной группе Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) и четырех Объединенных тактических военновоздушных сил (ATAF) я был единственным немецким армейским офицером, входившим во время этих учений в «Группу принятия решений». Мы работали в бункере глубоко под землей. Бункер был после войны значительно расширен и считался неуязвимым для ядерного оружия. Эта «Группа принятия решений» состояла из старших штабных офицеров, сидевших за большим круглым столом над огромной планшетной картой, на которой отображалась текущая военная обстановка в Центральной Европе. При этом всякий раз перед принятием решения о нанесении первого ядерного удара, как завороженные всматриваясь в карту, мы испытывали состояние чрезвычайного эмоционального напряжения.

Регулярно являлись высокопоставленные натовские генералы из Брюсселя и Фонтенбло, в том числе Главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Центральной Европе (CINCENT), и выслушивали рапорт о текущей обстановке. Всякий раз это были лишь учения, но, находясь глубоко под землей, мы порой, причем довольно часто, испытывали такое чувство, будто стоим на пороге войны. Развитие постоянно меняющейся обстановки отслеживалось в течение нескольких дней, и с каждым новым днем в нас усиливалось ощущение того, что все происходящее — это вовсе не учения.

В «Группе» я был единственным немецким армейским офицером, поэтому, когда наступало переутомление и требовался отдых, заменить меня, естественно, было некем. Если можно было рассчитывать на то, что в ближайшие часы положение не станет развиваться драматически, я, как правило, ложился ночью прикорнуть пару часов на американскую походную кровать. В конце концов, враг ведь тоже нуждается во сне, думал я.

При проведении последних ежегодных учений НАТО (WINTEX) я незадолго до их окончания настолько сильно устал, что американскому часовому, который обязан был меня разбудить, пришлось в буквальном смысле ставить меня на ноги. Я не слышал восклицаний, окликов, криков, я не чувствовал шума и пробудился только в результате физического воздействия.

Жизнь во время этих приближенных к боевым условиям учений, которые, в частности, проводились и в запасной штаб- квартире бывшей линии Мажино, была жесткой и в другом отношении. Размещение солдат, да и высших офицеров было просто неприемлемым. Тем не менее наши товарищи из американской армии воспринимали это спокойно. Приходилось просто привыкнуть спустя несколько лет войны отправлять естественные потребности в деревянном сортире.