Немецкая осень

Писателю всегда следует исходить из того, что положение его шатко, что сама литература находится под угрозой. Поэтому он вынужден постоянно искать бреши в своей обороне и беззаветно преследовать «пятую колонну» внутри себя самого, беспощадно расстреливать оппонентов, даже если чувствует, что жить без них ему будет сложно. Все это требует смелости или как минимум очевидного отсутствия трусости. Да, ему придется еще и признать: за исключением разве что палача, писатель – единственная в этой жизни профессия, представители которой имеют основания испытывать муки совести из-за своих деяний. Однако он видел слишком много примеров того, что люди распрекрасно и счастливо живут и даже умирают в великом блаженстве, так и не воспользовавшись его услугами. В отличие от мясника или строителя писатель не может ударить себя в грудь и возгласить: сегодня я накормил трудом рук моих 5000 человек, или вчера благодаря мне 250 многодетных семей получили крышу над головой. Напротив, может статься, что подобие сына человеческого скажет ему: «Я хотел хлеба. Ты дал мне книги. Я хотел воды. Ты напоил меня афоризмами».

Теперь писатель в жутком положении. Он не может, не предав себя, утверждать, что говорящий ошибается. Однако он не может и перестать верить собственным глазам, даже если бы захотел. Разумеется, он может найти прибежище в монастыре без монашеских обетов, имя которому «Публицистика», построить крепостные стены из рецензий, литературных сплетен и тайной жалости к себе. Если он встанет на эту стезю, то будет вполне счастлив и доволен жизнью.

Не меньшей трусостью будет и предать писательство, сбежать от него. Отступник, без сомнения, может завоевать некоторую популярность среди других предателей, и если это в достаточной мере утешит его, то так тому и быть. Однако если он честен с собой и полагает, что писательство – необходимое условие жизни для немногих, но трудиться следует так, будто это необходимое условие жизни для всех, ему остается лишь одно: найти свое место в мире, не оглядываясь на пропащие души отступников, для которых предательство стало единственным жизненным принципом, не оглядываясь на «правильные круги», которые хотят сделать из него идола и посадить в клетку лишь для того, чтобы с наслаждением кормить сквозь прутья. Как ни приятно представлять себя этаким перекати-поле, с развевающимися на ветру волосами, без какого-либо определенного направления, рано или поздно ему придется понять, что такое существование не очень-то заслуживает уважения, особенно если есть другие варианты – смешно пытаться жить, как Робинзон Крузо, на берегу озера недалеко от Стокгольма.

Но когда с помощью звезд, луны, солнца и компаса писатель узнает, что оказался в лесу парадоксов, ему не следует отчаиваться и бросаться на поиски троп, которые могут вывести его отсюда, – напротив, ему следует подыскать подходящее место для стоянки и разбить лагерь. Рано или поздно ему придется понять, что другого леса у него нет и не будет, что конфликт с собственным писательством неразрешим, разве что временно. Конечно, это не мешает ему постоянно занимать ту или иную позицию по отношению к этому парадоксу – возможно, это лучший способ защитить то, что ты пишешь. Например, как может быть, что, с одной стороны, человек считает, будто самое важное в жизни – писательство, а с другой – видит, что люди борются с голодом, находятся на грани выживания, и для них, бесспорно, самое важное в жизни – повышение заработной платы? Тут он сталкивается с еще одним парадоксом: он хотел писать для голодающих, но плоды его трудов доступны и нужны только сытым.

Лишь зайдя достаточно далеко, чтобы всерьез обустроиться в лесу парадоксов, писатель обретает силу с достоинством встречать обвинения в свой адрес. Однако уже с самого начала ему следует хорошенько уяснить, что есть прием, которому очень сложно что-то противопоставить: когда тебя обвиняют в том, что ты не занимаешь четкой позиции в социальной борьбе. Тут писателю нужно понять, что простой ссылки на творчество всегда недостаточно, потому что из мира творчества открывается множество дверей, ведущих в другие миры. Также не стоит с придыханием проповедовать абсолютную свободу, поскольку никто не обладает «свободой» в такой степени, чтобы не нужно было занимать позицию в борьбе угнетенных с угнетателями, а эта борьба, пусть ее и описывали множество раз, была, есть и будет фактом до тех пор, пока существует общественная система как таковая. Когда такие проповедники говорят о свободе, то, как правило, имеют в виду лень, трусость или безразличие.