Немецкая осень

Возможно, в силу всего этого писателя постепенно охватит нечто вроде гордыни. Высокомерие, не лишенное, впрочем, некоторого очарования, поскольку оно подобно едва проснувшемуся человеку, пытающемуся встать на ноги. Дело в том, что сейчас ему в первый, а возможно, в последний раз удалось выполнить совершенно невыполнимую задачу: убедить себя в том, что он смог создать железобетонные границы безграничного. Как же тут не почувствовать душевный подъем! Писатель, раньше бывший лишь камешком, балансировавшим на вершине горы, теперь надежно стоит на глиноземе под южношведскими ивами; ранее бывший тонкой березкой в поле, теперь он оказался в Ботаническом саду Стокгольма. Ему кажется, что он наконец обрел вожделенную почву под ногами. Его охватывает ощущение уверенности в завтрашнем дне, к сожалению больше напоминающее радость выхода на пенсию. Совсем скоро этот человек станет опасен – ведь у него нет никаких проблем, более того, он утверждает, что это идеальный образ жизни для каждого.

И тут наступает шок. Точнее, на самом деле это происходит не так уж внезапно, потому что он бессознательно готовился к нему, в том числе когда посещал Ботанический сад в Стокгольме. Ему совершенно ясна фальшивость образа жизни, который он заставил себя вести. Однако победить в себе желание сомневаться он так и не смог, несмотря на множество помощников.

Теперь писателя, считавшего себя свободным от детских забав вроде экзистенциальных бесед и страдальческих исповедей, заставляют высказаться о его отношении к тексту. Раньше он думал, что такие вещи делают в лучшем случае раз в жизни. Вбивают, как скальный крюк, так, чтоб намертво. А теперь к нему приходят и говорят:

– Вы – настоящий лицемер, сударь! Как еще объяснить, что я ничего не понимаю в вашей писанине. К тому же вы напоминаете подводную лодку, которая ходит где-то на глубине, у самого дна, в иле и водорослях. Более того, вы забыли взять на борт читателя, то есть меня, и я глубоко оскорблен подобным обращением. Вам следует понять, что я требую права взойти на борт любой подводной лодки, которая выходит из Стреммен, сесть в каждый поезд, отходящий от Центрального вокзала, в каждый трамвай, отправляющийся из парка на Слюссен. Все подводные лодки, все поезда и трамваи, на которые у меня нет возможности сесть, я вынужден считать недостойными. Их должны бойкотировать все здравомыслящие люди, у которых, как и у меня, нет возможности попасть туда. И лишь когда справедливость будет восстановлена, я смогу с чистой совестью воспользоваться тем транспортом, который удосужился меня дождаться.

К тому же вам стоит понять, как сложно в наши времена быть подводной лодкой. По всем признакам видно, что мы живем в мире разума, здравомыслия и надводных судов, – и я их пророк! Как гражданин, налогоплательщик и нуждающийся в защите государства человек, вы, разумеется, обязаны привести свое творчество в соответствие со следующими требованиями: первое – понятность, второе – активное подчинение, третье – гармония. Первое, естественно, важнее всего. Вы же не подойдете к пушке и не скажете: ты не можешь меня уничтожить! Не надо провоцировать и разум. Второе требование означает, что у вас нет права саботировать. Напротив, вам следует постоянно идти навстречу разуму, проявляя похвальную ясность. Писатель существует не для того, чтобы усложнять читателю жизнь, – он должен помогать читателю чувствовать свое превосходство. И наконец, требование гармонии означает, что писатель не вправе приглашать читателя в нездоровые миры, где не правит разум, с которыми разум воюет. Его миссия в том, чтобы, разумеется соблюдая вышеупомянутые правила игры, расположить элементы мира разума таким образом, чтобы получилась веселая мозаика – утонченная, оптимистичная, погружающая читателя в состояние гармонии, счастья и умиротворенности. Однако поостерегитесь пугать нас, читателей! С этим мы отлично справимся сами.

Если от вышесказанного писатель испытает шок, то это не столько из-за критиков – их точка зрения ему на удивление знакома – и даже не из-за того, что критиков полностью поддерживают те, кто страдает идолопоклонством или просто гипертонией и потому считает, что подводные лодки отвратительны разуму. Нет, шок связан с тем, что кому-то вообще пришла в голову идея вмешиваться в литературу. Много воды утекло с тех пор, и писатель позабыл, что свой труд нужно защищать ежеминутно, ежедневно. Однако непонятно, как его защищать, тем более что каждый нападающий, представитель так называемого «вечного», думает, что его нападение станет последним. Если писатель забудет об этом и ограничится написанием раз в год беззубых обзоров жарких битв в литературных альманахах, то лучше ему сразу выйти на пенсию. Если он продолжит работать так, будто ничего не случилось, будто нет никакого конфликта между литературой и «вечным», – он пропал, не будет ему покоя даже на пенсии.