Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Так мы и жили в постоянной надежде, что большевиков скоро выгонят из Риги или что осуществится какой-нибудь из вынашиваемых нами планов побега. По возможности мы старались пережить это ужасное мрачное время, предохраняя детей и себя от угрожающих опасностей. Лично я держался в стороне от всего, ходил только к своему переплетчику и в театр. Единственная опера, которую мог исполнять наш ансамбль, была Cavalleria rusticana623, и ее давали беспрерывно. Но готовился «Демон»624. Наконец-то наступило время премьеры. Я должен был посетить все органы власти, принести всем билеты на премьеру, а Фриц должен был сделать рекламу. Он нарисовал целую серию рекламных объявлений, они были распространены повсюду и выглядели хорошо. Наконец, появились критические отзывы, и они были такими разгромными, что вряд ли могли быть хуже, даже если бы я сам спел Демона. Писали, что за время войны надо было уже привыкнуть ко всевозможным безобразиям, но такого, как эта постановка «Демона», пожалуй, еще не было. Это не очень воодушевляло, но показам не помешало, потому что обычно гостями были только красноармейцы со своими дамами, не читавшие критику и, вероятно, не привыкшие ни к чему лучшему.

Так постепенно наступила весна. Появилась возможность несколько изменить наше меню. На рынке можно было купить только щавель и крапиву, и я вместе с женой отправился туда с ручной тележкой, чтобы купить их. На фронте также стало оживленнее, над Ригой стали чаще появляться немецкие самолеты, правда, они никогда не сбрасывали ничего, кроме пропагандистских листовок. Но они все равно были опасны, так как орудия, установленные повсюду, вели огонь, и любой, у кого было хоть какое-нибудь огнестрельное оружие, мог выстрелить. Однажды мы стали свидетелями того, как красноармеец, ехавший с нами в трамвайном вагоне, вдруг вытащил револьвер и выстрелил в окно в летящий высоко самолет. Такие обстоятельства часто прерывали наши прогулки. Приходилось прятаться в каком-нибудь арочном проеме, пока стрельба не прекращалась. Но все же утешало то, что все снова зазеленело и ужасная зима закончилась.

Вместе с весной возродилась и надежда на то, что все-таки произойдет какое-то чудо, которое освободит нас и всю страну. Нельзя было назвать правительством тех, кто терроризировал нас все время. Под правительством мы все подразумевали нечто иное, чем жуткая банда, угнездившаяся в Риге под московскими флагами.

С фронта до нас доходили только односторонние сообщения, но носились и втайне обсуждались всевозможные слухи, хотя точно никто ничего не знал. Но люди были настолько измотаны, что не хотели верить никаким слухам, дающим надежду на скорый конец их бедам. Мы чувствовали то же самое, особенно потому, что однажды пережили это в Москве, где большевизму как возможной форме правления пророчили скорый конец, а он становился все прочнее.

Так наступил незабываемый день 19 мая 1919 года. Утром я, как обычно, отправился к Банделоу, жена встала в очередь за хлебом, а дети, наверное, отправились в школу. Уже по дороге на работу я почувствовал, что происходит что-то особенное. Канонада со стороны фронта, к которой мы привыкли, звучала сильнее обычного, а на улицах царила зловещая тишина. Банделоу, мой хозяин, тоже был обеспокоен и посоветовал мне лучше вернуться домой. Так или иначе, в таком настроении о работе нечего было и думать, и я раньше обычного отправился обратно. Все дети были уже дома, но жены не было. В то время мы жили на Александринен-штрассе, главной улице, ведущей на восток. Вскоре мы заметили странные скопления людей на дороге, красноармейцев и мирных жителей, направлявшихся на восток. Поток людей увеличивался с каждой минутой, и вскоре улица заполнилась людьми, которые двигались в спешке, кто с оружием, кто без, таща за собой в ручных тележках все что можно. Среди них появлялись небольшие организованные группы во главе с комиссарами, которые пытались остановить поток беженцев, но результат был ничтожным. Единственное достижение – самые смелые обстреливали окна, выходившие на улицу.