Немецкий дом

И она рассказала Юргену о своем визите к Ящински, что он ей сказал и что она поняла. Юрген сказал:

– Не будь так беспощадна к себе, Ева. Ты очень мужественна.

Ева посмотрела на Юргена, и ей опять бросилось в глаза, как он переменился. Он казался беззащитным, как будто снял тяжелые доспехи. Юрген погладил Еву по щеке, по волосам.

– Я, кстати, очень рад, что господин Ящински так отреагировал.

Ева спросила:

– На сколько у тебя виза?

– Завтра утром лечу обратно. Это, может быть, последний сочельник отца. Они с Бригиттой не поехали на остров, в первый раз.

– А как дела у отца?

– Он уже не может говорить. Нет, неправда. Две фразы еще говорит. «Пожалуйста, помогите мне». И: «От меня вы ничего не узнаете».

Юрген в отчаянии рассмеялся. Ева молчала. Юрген посмотрел на нее.

– А ты? Не хочешь вернуться к своим?

– Штефан приходил. Сказал, что готов отказаться от всех подарков, если я приду. У меня обратный билет на пятницу.

– Рождество уже пройдет. Мы можем спросить, не найдется ли свободное место в самолете. Тогда вместе полетим домой.

Вместо ответа Ева достала из кармана пальто и положила на блестящую хромовую поверхность стола маленькую деревянную коробочку, выкрашенную в красный цвет.

– Что это?

– Дар волхва-мавра.

– Смирна, – улыбнулся Юрген, взяв маленький красный кубик и покрутив его в руках.

Ева рассказала, что это за коробочка. При этом она воочию видела, как мать ставит рождественскую пирамиду в гостиной на буфет. Вставляет красные свечки. В этом году она молчит и впервые не рассказывает историю про пропавшую коробочку. А отец, истекая потом, готовит у себя на кухне лучшего гуся для семьи, зная, что дочь не придет его отведать. Ева видела, как в сочельник семья выходит из церкви, взявшись под руки и скользя по обледеневшим улицам. Ее там не было. Ночью родители будут сидеть в гостиной, и отец скажет: «На следующий год она точно придет». Мать промолчит и задумается, а не закончилась ли ее жизнь.

– Для чего нужна смирна? – спросила Ева.

– Это смола. Ее раньше использовали при бальзамировании тел. Это символ человеческой природы. Земного. Она горькая и одновременно целительная.

Ева убрала коробочку и крепко стиснула Юргену руку. Сказала, что одно хорошо.

– Чувство любви во мне, его не убить.

Пора было узнавать насчет пропавшего чемодана. Но они все сидели рядом в футуристическом кафе, время от времени смотрели друг на друга и думали, что у них будет все хорошо.

На летное поле садились самолеты, а другие спокойно поднимались в тяжелое от снега небо.

Заключительное замечание

Моя благодарность сотрудникам Института им. Фритца Бауэра; трудно переоценить значение их впечатляющей работы и прежде всего богатого архива по первому Освенцимскому процессу для моего исследования. Протоколы и магнитофонные записи (https://www.fritzbauerinstitut.de/mitschnittauschwitzprozess.html) показаний свидетелей на годы стали отправной точкой моей творческой работы, придав ей смысл. Вымышленные свидетельницы и свидетели, действующие в романе, для меня символ судьбы выживших. Для создания их образов я частично использовала фрагменты подлинных высказываний. В других местах я сводила высказывания, чтобы при помощи художественной концентрации дать слово как можно большему количеству людей. Я склоняюсь перед теми, кто во время процесса воскресил болезненные воспоминания и встал лицом к лицу с преступниками. Они дали миру масштабное и незабываемое свидетельство того, чем был Освенцим.

В романе приведены слова следующих участниц и участников процесса:

Маурициус Бернер

Йозеф Глюк

Ханс Хофмайер (председательствующий судья)

Фритц Бауэр (генеральный прокурор)

Хильдегард Бишоф (свидетельница обвинения)