Немецкий дом

Два часа спустя Ева шла домой. Она не стала ждать трамвая и так энергично, быстро шагала по снежной слякоти, как будто решила вообще больше никогда не останавливаться. Под ногами хрустели, отскакивали и разлетались в разные стороны кристаллики соли и маленькие камушки. Ева тяжело дышала.

Председатель отложил слушания до следующего вторника. Ева не могла поверить своим глазам: большинство подсудимых беспрепятственно, как будто так и надо, покинули зал через входные двери. В фойе ее соседка в шляпке взяла под руку главного подсудимого, который повернул к ней свое лицо хищной птицы, и они вышли на улицу – совершенно обычная, приятная супружеская пара. В одном из коридоров Ева увидела светловолосого и, не раздумывая, бросилась к нему. Забыв о всякой воспитанности, она наплевала на то, что он с кем-то разговаривал, и, как негодующий на несправедливость ребенок, спросила:

– Почему они на свободе?

Но светловолосый ее не узнал и отмахнулся, ничего не ответив. Давид Миллер тоже прошел мимо, не удостоив взглядом. Мужчины вели свои важные разговоры, и она осталась в коридоре одна, совершенно неважная фройляйн, наедине со множеством вопросов, большинство из которых, как она полагала, были очень наивны.

Быстро шагая по улице, оглушенная уличным движением, обгоняемая тарахтящими, свистящими легковыми автомобилями, грузовиками и мопедами, окутанная вонючими бензиновыми выхлопами, она вообще пожалела, что пошла на открытие процесса. Какое она имеет отношение к этому делу, к ушедшему миру? Ей там не место. И этот Миллер, и тот, другой, доходчиво ей это объяснили! Но они тоже не смогли добиться того, чтобы преступников посадили за решетку. «Разгуливают на свободе посреди нас!» – возмущенно пыхтела Ева. Она не помнила, чтобы когда-нибудь была в таком негодовании. Она не злилась так даже на Аннегрету, которая быстрее остальных могла довести ее до белого каления. Ева расстегнула шерстяное пальто и, когда одна машина чуть не задавила ее, громко крикнула вслед:

– Идиот!

Такого она прежде себе не позволяла. Такое вытворяли только фланирующие по улице проститутки. Если бы слышал Юрген. Подтвердились бы его худшие опасения: Бергерштрассе, дочка кабатчика, дом с душком. Что-то в ней бурлило, как испорченная пища. Нужно только вызвать рвоту, и сразу станет легче. Ева отрыгнула желудочный сок и с трудом его проглотила.

Она не могла идти в таком состоянии на виду у всех и срезала путь. Дорога привела ее в симпатично заснеженный сквер. Но присмотревшись, она заметила, что снег серый от сажи. Деревья стояли голые, беспомощные. Ева пошла медленнее, глубоко дыша. На пьедестале стоял человек в военной форме, на голове у него криво сидела снежная шапка. Он словно с сочувствием посмотрел на Еву. Мимо прошмыгнула белка, она зигзагом перебежала дорожку, как будто весело приглашала поиграть в догонялки.

«Лилли Тоффер, – вдруг вне всякой связи подумала Ева. – Имя звучит так беззаботно. Думаю, она бы мне понравилась».

Белка с поразительной скоростью вскарабкалась на длинный ствол и сверху принялась подсматривать, как молодая женщина тяжело, вяло, неуклюже, как все эти люди, идет по дорожке. Ева остановилась. Она вспомнила мужчину, чей взгляд почувствовала, когда, всеми покинутая, стояла в коридоре дома культуры. Это был венгр из пансиона «Солнечный», господин Кон, который, конечно же, присутствовал среди зрителей. Он смотрел на нее из-под своей черной шляпы, а потом почти незаметно кивнул. Или ей так хотелось? Чтобы он ее узнал и поздоровался с ней? Да. И Ева поняла, что нужно делать.

Она выбежала из сквера, но пошла не домой. Ева села на четвертый трамвай и поехала к конторскому зданию, порог которого впервые переступила в воскресенье.

* * *

Юрген в этот день на полчаса раньше вышел из здания фирмы Шоорманов, чтобы купить обручальное кольцо. Он поехал в город, точнее, медленно потащился в бесконечной чадящей очереди. «Альгемайне цайтунг» недавно определила это явление как «часы пик». Раньше оно было известно только в американских городах как rush hour. Франкфурт мог похвастаться самым большим количеством автомобилей в Западной Германии. Юрген любил свой «Ллойд», и тем не менее ему было смешно смотреть, как все эти господа в шляпах, приклеившись к рулям, едут к своим «мамам». Едут на выходные.

Когда супруги начинают называть друг друга мамой и папой? В ту секунду, когда заканчиваются эротические отношения. И когда закончатся эротические отношения с Евой? Юрген покачал на себя головой. Какой дурацкий вопрос. Они еще не начинались.

Юрген остановился на светофоре, и взгляд его упал на Деда Мороза в витрине. Огромная кукла в человеческий рост сидела в большом кресле, приветливо и неустанно кивая, а вокруг него громоздились разнокалиберные подарочные коробки. К стеклу прилепились несколько ребятишек. У малышей взгляд был испуганным; те, что постарше, ухмылялись:

– Да это сплошная бутафория!