Немецкий дом

Юрген не помнил, чтобы он когда-нибудь верил в Деда Мороза. Мама всегда рассказывала ему только про Младенца Христа. Когда зимнее небо на закате окрашивалось в розово-оранжевые тона, она говорила: «Смотри, Юрген, Младенец Христос печет печенье». Отец не признавал Рождество, считая его фольклором, хотя каждый год очень прилично на нем зарабатывал. Он с Бригиттой, как всегда на праздники, поедет в их дом на самом северном острове Северного моря.

Юрген в Рождественский сочельник останется один, что его вовсе не беспокоило. Напротив, он любил один следить за чудом Рождества. Он пойдет на ночную службу и впитает в себя эту торжественность. Хотя по нему этого не скажешь, Юрген мог отдаться радости, о которой пели вокруг.

Он подумал, что это, скорее всего, будет последнее Рождество, которое он проведет один. В следующем году он будет уже женат. Ева, вероятно, будет беременна. Юрген представил себе ее с толстым животом. И грудь увеличится. Она будет хорошей матерью.

Светофор дал зеленый свет. Но Юрген нажал на газ, лишь когда сзади нетерпеливо загудели. За светофором он съехал вправо и остановился во втором ряду перед ювелирным магазином «Кромер». Водители, которым пришлось его объезжать, как могли, выражали свое негодование.

* * *

Ближе к вечеру Ева переступила порог квартиры над «Немецким домом». Заметив на улице машину Юргена, она занервничала. В прихожей она повесила пальто и прислушалась. Из гостиной доносились оживленные голоса, сначала смех, затем ругательства. Ева вошла в комнату.

Юрген с отцом, охая и перешучиваясь, устанавливали елку. Они пытались втащить дерево на чугунную подставку, доставшуюся Людвигу еще от его родителей. Штефан помогал изо всех сил. На нем были коричневые, слишком большие для него кожаные перчатки. Юрген одолжил их парнишке, потому что елочные иголки «зверски» кололись. Людвиг, стоя на коленях, завинчивал на подставке шуруп. Дерево чуть клонилось влево. Эдит стояла рядом и подшучивала над мужем, который ловок на кухне, но в остальном у него неизвестно откуда руки растут.

– Держи большим пальцем! – кряхтел Штефан.

Юрген сказал:

– Придется выкрутить, господин Брунс, нет, в другую сторону…

Ругнувшись, Людвиг принялся крутить шуруп в другую сторону.

– Как же мальчик вырастет воспитанным, если слышит такие слова! – отчитала его Эдит.

– Ах, я совершенно безнадежен, – пошутил Юрген.

– Да мама про меня. Но я знаю слова и похуже. Сказать?

– Нет! – одновременно воскликнули Эдит и Людвиг, и все рассмеялись.

Никто не замечал стоявшую в дверях Еву. Ее взгляд упал на стол – там стоял поднос с четырьмя высокими узкими бокалами и закрытой бутылкой рюдесхаймского игристого вина. У нее закружилась голова. Она поняла, что это означает.

– Добрый день, – сказала Ева.

Все посмотрели на нее. Юрген, слегка покраснев, придержал елку и улыбнулся.

– Ну вот и ты, – серьезно поздоровалась мать. – У нас есть повод выпить. Людвиг, елка в порядке.

Тот, охая, поднялся и, выпрямляя спину, поморщился. Потом подошел к столу, взял бутылку и ловко открыл ее со словами:

– Свершилось. Господин Шоорман просил у меня твоей руки.

Еве показалось, что отец старается удержать подступающие слезы. Юрген взял руку Евы и вложил в нее коробочку. Людвиг разлил вино, Штефан заворчал, что ему не дают, и обиженно забрался под стол, где солидаризировался с Пурцелем, которому тоже не разрешили поучаствовать в празднике. Людвиг поднял бокал с таким видом, как будто у него совсем не осталось сил.

– Ну что ж, я Людвиг.

– Эдит.

– Юрген.

Все сдвинули бокалы.

– Бррр. Все равно невкусно, – раздался голос Штефана из-под стола.

Ева отпила большой глоток, вино сладковато вспенилось во рту. Мать посмотрела на нее и слегка кивнула, как будто хотела сказать: «Забудь мои сомнения. Все будет хорошо!» Послышался одиночный удар маленьких часов с маятником на буфете. Бом! Половина пятого. Людвиг отставил бокал.

– К сожалению, нам придется прерваться. Но мы обязательно как следует отметим помолвку.

Эдит тоже поставила бокал на поднос и, улыбнувшись Еве, погладила ее по щеке:

– Ну, устраивайтесь тут поудобней.

Родители собрались вниз открывать ресторан. Они выглядели бодро, хоть предстоял трудный вечер. Ева сглотнула и бессмысленно улыбнулась.

– Я, кстати, ездила в прокуратуру, – сказала она.

Родители остановились в дверях. Рука Юргена, который собирался сделать еще глоток вина, замерла.

– Я беру заказ. Я хочу сказать, я сказала, что буду переводить. На процессе.

Юрген отпил большой глоток и сжал губы. У Эдит и Людвига радость сошла с лица. Все молчали и ждали, что Ева еще что-нибудь скажет. Что последует объяснение. Но она онемела, поскольку не могла ничего объяснить. Она вспомнила Давида Миллера, как тот точно так же посмотрел на нее: с чего это вдруг вы передумали? Но тот-то держал ее за дурочку.

В этот момент под столом заорал Штефан:

– Она падает!

Елка в самом деле опасно накренилась. Юрген быстро подскочил к ней и еле успел удержать, пребольно уколовшись.

* * *