Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

Мои воспоминания относятся к 1942-47 годам — жизни в немецком плену и последующему периоду насильственной репатриации.

Судьба была милостива ко мне. Я пережил все, выпавшее на мою долю. Оно кажется мне ничтожным по сравнению с теми страданиями, которые претерпели многие миллионы моих товарищей по плену, выжившие и погибшие в немецких и советских лагерях.

Один урок я вынес из всего пережитого. Хорошие и злые люди встречаются среди всех наций. Нет преступных народов, есть преступные правительства.

В своем рассказе я не уклоняюсь от правдивого изложения событий, действительной обстановки и мыслей того времени.

Но в отношении имен я соблюдал осторожность. Имя и фамилию я сообщаю только в тех случаях, когда уверен, что человек уже ушел в лучший мир или же ему не может угрожать опала, как, например, встреченному в лесу капитану с просоветским образом мыслей. В других случаях я сообщаю только имена, без фамилий. Многое я просто позабыл. Особенно даты.

В заключение я выражаю сердечную благодарность всем, когда-либо оказавшим мне помощь или одарившим улыбкой.

1. Харьковское окружение мая 1942

29 артиллерийский полк Р.Г.К. (Резерва Главного Командования), в котором мне довелось служить, формировался под Москвой в г. Красногорске. В полк вливались люди из разбитых артиллерийских частей. Мы, например, прибыли из Грузии, куда нас перебросили осенью 1941 г. после отступления от Днепра.

Полк был одним из первых такого типа, созданных для усиления огневых средств регулярных частей в момент наступления. По выполнении задачи, полк перебрасывали на другой участок фронта. Идея создания таких полков, заимствованная в дореволюционной русской армии, полностью оправдала себя во второй период войны.

Когда мы из солнечной Грузии, где уже зацветали деревья, в начале марта 1942 года прибыли в Подмосковье, нас встретили заснеженные поля, перерезанные противотанковыми рвами и линиями сварных ежей. Столица недавно отразила врага и жила серой военной жизнью…

Дни мы проводили на занятиях — топтались в сугробах снега и зверски мерзли в своих шинелях и обмотках. Не согревались и ночью: спали на голом полу в нетопленных помещениях школы. Знаменитая тимошенковская «закалочка» действовала круглые сутки. Неудивительно, что многие рвались на фронт, предполагая, что даже там будет лучше.

В начале апреля, получив новые 122-мм пушки, мы погрузились в вагоны и двинулись в сторону Курска. Ехали медленно, подолгу задерживаясь на каждой узловой станции. На остановках занимались тем, что многие делали до нас и после нас — отправлялись на поиски топлива для печек. Найти его было почти невозможно: на версты все деревянное было выломано, вырублено и сожжено.

Станции представляли собой неприглядное зрелище. Частично разрушенные бомбежкой, невероятно грязные, с мечущимися на путях женщинами. Женщины, роняя мешки, старались уцепиться за тормоза или подножки вагонов проходящих эшелонов…

Проехав далеко за Курск, мы высадились на станции Лиски. Здесь и загадка открылась. Идем на фронт под Харьков.

На станции нас уже поджидали большие, крытые брезентом английские грузовики. Их доставили через Иран по ленд-лизу. К машинам цеплялись орудия, грузились снарядные ящики, и еще оставалось место для орудийной прислуги. Полк стал мобильным, каким по замыслу и должен был быть. Но не совсем. Места не нашлось разведчикам, связистам и вычислителям. Им предстояло идти пешком.

Кроме машин, мы получили партию прекрасных кожаных ботинок. Но вот незадача: ботинки были скроены не на русскую медвежью лапу, а на интеллигентную английскую ногу, тонкую и длинную, как шило. Даже разрезав ботинок, в него трудно было всунуть ногу. Мелочь! Но как она важна пехотинцу, особенно тому, кто шагал еще в стоптанных московских валенках или разбитых гражданских туфлях.

От станции машины, конный обоз и люди потянулись на запад. Все это снова скапливалось у г. Изюма, где нам предстояло переправляться через Северский Донец.