Немилосердные лета

Первые школьные тетради. Шалости
незнакомых с грамотой переростков.
Они гоняют тряпичный мяч,
а я читаю «Трех мушкетеров».
И в прописях мы вместе выводим
лиловые прописные и строчные.

Корабельные сосны стоят, как в строю.

Разминированная водонапорная башня
возвышается над рукотворными озерцами,
в забитых обломками гротах
я утешаюсь пустяками,
преумножая свои трофеи.

Есть у меня безрукие пастушки,

пастушок с обломком свирели,
лесенка без трубочиста,
фарфоровая туфелька без пары,
хвостатый остаток свиньи-копилки.

Отец стреляет уток на рукотворных озерах.

Нет у него охотничьей собаки.
За утками плавает мама, а ей бы плавать
у нагретых солнцем настилов
довоенных бакинских купален.

Я не помню вкуса отцовской добычи.

Помню громкие тосты мужских застолий.
Со звоном сходились солдатские кружки,
и пустели бутыли с трофейным рейнвейном.

Был, конечно, свой трофей

и у часто грустившей мамы:
позолоченная сухарница
из заросшего травою грота,
забрызганная кровью подбитой утки.
И однажды стало ее трофеем настенное блюдо,
изображавшее античный сюжет,
известный как «Похищение сабинянок».

Отец вбил крюк в стенку столовой,

но мама раздумала вешать на него блюдо.
Ей, спортсменке и комсомолке,
сабинянки напоминали довоенных немок.

Англичане

Она встречает их в московском сквере
весной среди луж и капели,
летом (они не щадят газонов),
в листопаде, во вчерашней метели.

Пес метит английский клен,

выстреливая в полушария рыхлого нароста,
обметая хвостом снег, застрявший в морщинах.
Клен напоминает ей Одена –
она зовет его сэр Уистен.

Хозяин английского сеттера

не снимает наушников,
плавает в каких-то звуках.
Он не зовет пса по имени,
нетерпеливо подзывает свистом.

Пес дисциплинированно встает к ноге,

каждый раз нервно вздрагивая,
когда на ошейнике щелкает замок.
Она смотрит, как на коротком поводке
хозяин его уводит.

«Англичане, – шепчет она, – англичане…»

Вспоминает, что подобным свистом
подзывали ядовитого гада
или науськивали пса на жертву
отрицательные герои Конан Дойла.

Кирпичи