Потрясенная Немира так и не сумела разглядеть Олелько за движущейся стеной из людей. Что ж, потом, чуть позже она отыщет его и вывалит на светловолосую голову все вопросы до одного, что вдруг разом всколыхнулись! Чай, торговый обоз вечернего пиршества не пропустит. Никак только спозаранку в Луннинец отправится…
Под подначивания хоровода и гулкие удары собственного сердца девица привязала алый хвостик к дереву и, осторожно разматывая клубок, побрела в лес Макоши. Матери наказывали-наставляли в спину: «Ты вернешься иной или не вернешься вовсе! Слушай глас своего сердца!»
Лишь только Немира миновала еловые ворота, а первые деревья сомкнули за худенькой спиной пышные ветви, песнопения стихли, огоньки погасли. Создалось впечатление, что в лесу, в этой кромешной тьме, кроме нее нет никого. И сделалось страшно. Будто она одна-одинешенька в целом свете…
Так нет же! Есть еще Войтех! И он непременно вернется… за ней…
И Олелько вот жив, вернулся.
В борьбе с собственными страхами Немира заметила вдалеке мерцающий огонек и пошла на него, покуда не оказалась у заветного дуба. Нить кончилась. Макошь встретила девицу улыбкой. Немира низко поклонилась Великой Матери и, оставив взамен свой венок, взяла живой Огонь. Путь назад оказался куда быстрее. На выходе из еловых врат ее ждали Белая и Красная матери. Они растянули поневу – Немира тут же шагнула в четырехполотную юбку, а затем принялась поочередно зажигать свечи каждого стоящего в круге от полученного в дар у Макоши огонька, тем самым множа Сварожич и «продолжая род». Дошла очередь и до Олелько. Белозубо улыбаясь, он лукаво подмигнул посвященной, отчего захотелось не стиснуть его в объятиях, а огреть по башке. Видать, за весь этот час юноша не сильно-то изменился. Впрочем, девица все равно была безмерно рада его видеть. Где-то в глубине души встрепенулась робкая надежда, что, возможно, он не один уцелел, но Немира отогнала возникший трепет и продолжила зажигать свечи.
Надо же, какой волшебный день! Она стала взрослой. Олелько жив. Для полного счастья не хватало мамки и… Войтеха…
Во время пиршества Немире так и не удалось перемолвиться с другом и словечком – она металась от стола к столу, от гостя к гостю, разнося угощения и разливая напитки. Никто не должен был остаться голодным или обиженным. И пришлось постараться, ведь сегодня помощи ждать было не от кого. Сегодня она должна показать свою готовность стать женой, матерью и хозяйкой.
Но пришел час – и долгий пир закончился. Большинство волхвиц да гостей храма разошлись по делам да кельям, а девица наконец смогла выкроить миг и подойти к Олелько, одиноко доедавшему третью порцию похлебки. Немира подозревала, что юноша наелся еще со второй, учитывая, что, помимо жидкой снеди, он уплел две куриные ножки, миску тушеных овощей и выпил пять кружек кваса.
Девица напустила на себя побольше безразличия, подошла к гостю в алом плаще и громко спросила:
– Али еще чего желаешь, дорогой гостюшка?
– Желаю, – звонко отозвался юноша. В голубых глазах заиграли задорные огоньки.
– Чего же?
– Чтоб хозяюшка подле присела да снедь с гостем разделила.
Немира глянула на Пульхерию. Та еле заметно кивнула. Девица, разрываемая от нетерпения поскорее все узнать, метнулась к чану, черпнула себе похлебки и понеслась обратно к столу. Чудо просто, как только умудрилась ничего не пролить.
– Ты как здесь? – не успев толком почувствовать под собой лавку, спросила Немира.
Лицо юноши вмиг посуровело. Веселость как рукой сняло. Он уставился в тарелку и, помешивая похлебку, принялся рассказывать.
– После того, как на русалок с вами нагляделся, повернул в село. Уже на подступах почуял неладное. Тихо так, что даже птицы не кричат. Подобрался ближе, совсем дурно сделалось – прямо могильное молчание. Подхожу к хате… – юноша на миг смолк, зажмурился, точно от боли, и хрипло продолжил: – А там мамка навзничь лежит, подол задран… в сенях – батька… и у обоих одежа белый цвет на алый сменила. И не дышат… Кинулся к выходу, хотел обратно в лес убежать, да кто-то снаружи дверь подпер – не выбраться. И дом подпалил… Дым со всех щелей лезет, душит, воздух из легких выедает… Думал, все… и мне конец настал.
Олелько стиснул ложку – и та, не выдержав напора злости, хрустнула пополам. Но он, словно не заметив этого, продолжил:
– Через оконце попытался вылезти. Да где уж там? Едва не застрял. Пришлось на чердак лезть, а уж оттуда прыгать… Вот какой я нынче красавец, – юноша поднял грустный взгляд на девицу, с отвращением коснулся своего лика. – Первый парень на деревне.
– Потому в телеге и не открылся? – осторожно предположила Немира.
Олелько кивнул:
– А еще из-за ведьмаря.
– А он тут при чем?
– Ты так о нем заботилась… А он ведь так и не явился нам помочь.
Немира вгляделась в односельчанина и едва не отпрянула – столько в светлых очах скопилось злобы и обиды. В такой смеси душа вмиг сгореть может.
Девица накрыла кисть друга со следами ожогов и сказала:
– Самое страшное позади. Мы живы.
– Только мы и живы.