Немиров дол. Тень

На пороге как из-под земли возник парень. Запыхался, словно городскую стену дважды обежал, но держался с достоинством, давил жадные вдохи. По облику – точь-в-точь те молодые, с бритыми висками ратники, что бились накануне утром на поляне перед конюшней, но его самого Дарьян не вспомнил.

– Великий князь пленённого подземца на смерть осудил, вас ждут, чтобы увидели исполнение приговора!

Изумлённые плугари переглянулись. В глазах друг у друга ответа не нашли и заторопились вслед гонцу. Со стороны больной ноги Дарьян подпёр раненого плечом, закинул его руку себе на шею.

Проковыляли через дворик и влились в разномастную толпу яров. Народ живой рекой со множеством притоков стекался по узким улочкам в направлении готового взмахнуть крыльями исполина-Симаргла.

По обеим сторонам улицы имелись деревянные мостки, по ним без спешки, князьями шли воины. По большей части – с бритыми висками и короткими косами, одетые в добротную кожу, обутые в высокие, с тиснением сапоги. У каждого за плечом или на боку из ножен торчала рукоять меча с оголовьем в виде оскаленной на обе стороны собачьей морды. Дарьян попытался разглядеть, светятся ли у псов глаза, сделанные из красных камешков, но на солнце понять невозможно.

Меж идущими по трое-пятеро воинами, не смея преграждать путь, торопились зажиточные горожане: хозяева мастерских, лавочники с сыновьями, жёнами и дочками. Несмотря на жару, многие надели меховые шапки, бархатные кафтаны с шёлковыми подкладками.

Просто одетый, сероватый люд топал посередине, по земле, перешагивал лошадиные и коровьи кучи, шарахался от всадников. Босоногие дети, словно обронённый горох, неслись где попало, звонко стучали грязными пятками то по дереву, то по земле. Внимания на них обращали не больше, чем на собак, и тех и других здесь было в избытке.

А вот на плугарей поглядывали. Воины смотрели пристально, оценивающе. Горожане скользили взглядом, но быстро теряли интерес. Лишь девушки, часто косясь, поочерёдно прикладывали ладонь к уху подруги – шептались.

Глаза Дарьяну колола разница с родными улицами, где даже бедный пахарь чувствовал себя в почёте, ведь хлеб – это жизнь, богатство. А вои, в общем-то, дармоеды, но совсем уж без них – нельзя.

Здесь всё по-другому: рать – это надёжный тын, защитники, в чьих мечах пребывает сила Симаргла, а остальные – обслуга, живущая за их могучими спинами мирной жизнью.

Гул нарастал, толпа уплотнялась, и вскоре движение застопорилось. Княжеский посланник поджидал в конце улицы, нетерпеливо переминался. Там, над макушками горожан, открывался простор большой площади и над букашками-людьми, над крышами окружающих домов господствовал готовый взлететь стаж Миродрева.

– Дорогу! Расступитесь! – заорал гонец, когда плугари протиснулись до него.

Воины отодвигались сами: понимали в чём дело. Люд приходилось расталкивать, пихать локтями.

С галереи, венчающей высокую стену вокруг подножия идола, раскатистый голос верховного ведуна возносил цветастую, многословную хвалу Роду, светлым владыкам и покровителю-Симарглу. Идол довлел над толпой, восхищал, пьянил колдовством грандиозного размера. Подкреплённые такой силой, слова проникали в душу, зачаровывали мысли.

Плугари протиснулись к помосту для казни с той стороны, где в толпе ждал ещё один из уцелевших соплеменников. С галереи к подножию помоста спускалась крутая лестница, деревянные резные стебли плотно обвивали её балясины и перила. Людское море колыхалось, гудело, передние ряды упирались, задние накатывали мощным приливом. Дарьян почувствовал себя в большой воде.

Вскоре ведун уступил место князю. Гул толпы сменился шорохами и шепотками, люди приготовились увидеть зрелище, ради которого пришли.

Великий князь яров Сивояр Боримирович весьма успешно соперничал грозной внушительностью с исполином-древоохранителем, хотя обликом схож был мало, скорее наоборот. Коренастый, глыбообразный, заросший по глаза бородой цвета тёмного пепла, он встал в проёме лестницы, широко расставив ноги. Светлые выпученные глаза походили на рыбьи, глубокие тяжёлые складки на переносице делали взгляд гневным, давящим.

В облачении всё что можно украшали пёстрые драгоценные россыпи: широкий княжеский венец, створчатые обручья, оплечье, ножны. Мощная, двойная, сложного плетения золотая цепь, наверно, способна была удержать на привязи быка, но удерживала лишь небольшую золотую подвеску-коробочку. Всё било в глаза показным богатством, гордостью разбогатевшего нищего.

– Третьего дня, – голос князя, словно раскат грома в бурю, прокатился по площади, ударил в стены домов, заставил притихнуть даже неугомонную детвору, – обоз наших данников и союзников плугарей разграбили, охрану перебили, – начал он без предисловий. – Наш дозор решил выехать навстречу. И не зря. Увидел дым, прибавил ходу, но всё равно подошёл слишком поздно. Мраковы слуги уже увели подводы с зерном в свою поганую нору.