Немиров дол. Тень

С ратной поляны в распахнутое оконце хлева прилетел раскатистый крепкий окрик – явно голос Зарубы, значит, ближний круг уже в сборе, Дарьян заторопился туда.

У конюшни кто сам, кто с помощью ловких расторопных мальчишек снова облачался в учебную броню. Наставник на нового ученика внимания не обратил, и тот, не дожидаясь, направился в оружейный угол.

Ратмир, как всегда, был у телеги. Скользнул по плугарю взглядом и отвернулся к мальчишке, шнурующему наруч, но всё же Дарьян поймал миг, когда через стену невозмутимости мелькнуло довольство.

Некоторые яры на новенького изредка хмуро поглядывали, однако чаще он натыкался лишь на обычное, не злое любопытство.

На поляне Есений встретил настороженно. Мешки под глазами спали, синева с краёв пожелтела, но ещё делала лик грозным. Дарьян глянул по сторонам: людно.

– Потом расскажу.

Елаг кивнул.

Потом не получилось. Наставник лютовал, руганы были все, кое-кому из младших достались обидные оплеухи. Выговаривал и ярским княжичам, тихо, крепко, жёстко. Они слушали молча, стиснув зубы.

К полудню все до единого ученика выбились из сил. Заруба в очередной раз гаркнул: «Мир!» – и многие сели на землю, где стояли. Жилистый, выносливый, словно старый мерин, Ратмир дотащился до телеги, распластался на спине наповал убитым. Крас, вставший сегодня по своей воле против двоих, еле дошёл до травы у плетня.

Дарьян поплёлся за Есением в тень у жеребятника, с наслаждением лёг на прохладную землю. Разговаривать сил не было. Мальчишка подбежал с большим ковшом колодезной воды и ему пришлось бегать ещё трижды, чтобы напоить и оплеснуть разгорячённых господ.

После долгого яростного перестука тишина на ратной поляне казалась глухой, непривычной. Лишь тяжёлое дыхание, сопение и громкое, жадное глотание воды.

Вскоре Есений поднялся, махнул на прощанье ладонью и нетвёрдой, шаркающей походкой побрёл прочь.

Бодрый и выспавшийся появился на пороге хлева к вечеру. За плечом вкусно пахла и от каждого движения постукивала содержимым увесистая заплечная сумка.

– Переселяюсь, – сообщил ему Дарьян, – выделили подклет на дворе какого-то боярина.

Небо заволокло серым. Окрепший ветерок бросил в лицо петляющим по узким улочкам елагу и плугарю первые редкие капли.

Челядин с пожитками ушёл далеко вперёд, торопился, зря мокнуть не хотел. Дожидался у единственной двери длинной двухъярусной избы. Оказалось, что вход в подклет прямо с улицы, а не со двора, как в остальные помещения.

Для одного жильца комната была просторной. Земляной пол устлан соломой и для отпугивания вшей – лебедой. В дальнем углу по левой стене стоял большой, укрытый овчинами сундук-постель. В правой стене – распахнутое, затянутое от комаров жидкой прозрачной тряпкой оконце и маленькая запертая дверца во двор. Меж ними на широкой лавке стояла бадья для умывания, под ней – пустое ведро.

Есений сбросил котомку на стол у окна. В ней стукнуло, по комнате поплыл вкусный аромат жареного мяса.

Челядин, размахивая руками, объяснил где на дворе колодец, где отхожая яма, и что дверь отсюда во двор на ночь запирается, сбегал за водой и принялся мести порог.

– Иди, – распорядился Есений, – зайдёшь к Дарьяну Велигостовичу утром, узнать не надо ли чего.

Дарьян хотел было челядина за помощь поблагодарить, но после слов елага рот закрыл. В доме отца рос отпрыском знатного рода, няньки обихаживали, берегли, а за годы в доме отчима привычка к обслуге выветрилась, разве что мать или наёмные дворовые постирают да на стол подадут.

Парень тут же вышмыгнул во двор, пока господа не передумали и дел не навалили.

Замешательство Дарьяна княжича развеселило.

– Есть хочешь? – он достал высокую стеклянную бутыль с тёмным и пенным внутри, ноздрястый пуховый ярский хлеб с каменной коркой, две глубокие деревянные миски, связанные друг с другом доньями наружу, в зазор меж ними подтекал золотой сок. – Сумку Ивица собирала, обмолвился, что к тебе иду, – он подмигнул и вытащил румяные пирожки, обёрнутые листом ревеня – гостинец положила.

Ветер нагнал на Яргород тяжёлые тучи, сгустил раньше времени сумерки. Дождь забарабанил споро и вдруг.

– Расскажешь, как в ближний круг Ратмира затесался? – княжич оторвал от румяной жареной куры.

Оголодавший Дарьян с удовольствием сделал то же и, задобренный вкусным застольем, вкратце пересказал разговор с Ратмиром. Всё, кроме уговора.

За непринуждённостью елага, его увлечённостью едой, едва уловимо проскальзывало напряжённое внимание.

– Будешь? – он вытер руки о полотенце и стал разливать кислый квас по большим деревянным кружкам.

– А ты почему здесь? – Дарьян отхлебнул от прохладной пенной горы. – Елажский княжич в учениках на ратной поляне у ярского? Не поверил бы, если б где такое услышал.

Есений потягивал из кружки, локтями упёрся в стол, взглядом – в окно. Жидкая тряпица почти не скрывала улицу, Дарьян и сам пару раз глянул: нет ли кого – был уверен, что и княжич не только лишь стихией любуется, но дождь шуршал о пузатые брёвна, стучал о глиняные черепки, рассыпанные у забора, звенел медным тазом, забытым у колодца, и надёжно скрывал разговор елага и плугаря.