Немиров дол. Тень

– Я слышал кое-что… Но, конечно, не такое. Про первую войну у нас говорить не любят, а записи остались скупые.

– Прадед Боримир вышел им навстречу, выбрал удобный склон, перепахал его канавами, окопался на вершине. Оланки вышли на нас к вечеру, многие так и не протрезвели. Их было много, раз в пять больше, чем нас, большая конница. Мы побили их так легко, что сами не поверили. Поэтому и пошли дальше, сюда, на Серебрянку, взять Обещанную землю целиком. И эту войну они потом назвали Собачьей злобой. Тогда и после, в Лживую битву, как вы её называете, мы хорошо оланкам наваляли. Это теперь они подобрали зады, втянули животы, и хоть как-то похожи на грозных хозяев Немирова дола. А у вас что плетут молодым о первой войне?

– Говорят, вы напали ночью, словно Мраковы духи. А прежде ходили по сёлам и до единого человека всех вырезали. Ни баб, ни младенцев не щадили.

– Ага, – зло перебил Ратмир, – и глодали сырое мясо с их маленьких косточек. Просто из Выгорецы никто добровольно не ушёл, хотя мы не удерживали, а теперь говорят, что мы всех вырезали. Люди обрадовались, что теперь рать есть, теперь подземцы не сунутся. Оланки были далеко, в Выгореце ни одного селища не осталось, где не покуражились бы подземцы. Все в долине помалкивают, как позорно оланки обделались в первую войну, сочиняют про яров смрадное. Знаешь почему? – Ратмир вдруг возвысил голос, плечом наклонился к Дарьяну. – Потому что все вы ещё союзники. Война не кончилась. В голос признали наше право на северный дол, пошли на мировую, но шепчетесь, ведёте тайные переговоры. – И опять откинулся затылком к стене. – Презираете нас. Не за то, что оттяпали здоровенный кус богатой земли. Не-е-ет. Яргород на Серебрянке тычет вам в глаза вашей слабостью. Ведёте бесконечные разговоры о справедливости и Веславом Законе, понимаете, да вслух признать не хотите, что правда у того, у кого рать крепче.

Дарьян молчал, откровенность яра настораживала, пугала.

– Останься до осени, – вдруг предложил Ратмир просто, как само собой разумеющееся. – В моём ближнем круге будешь учиться с мечом биться, а осенью решишь, кем хочешь быть, воином или пахарем.

Ратмир спиной оттолкнулся от стены, встал на одно колено – собрался спускаться. Изумлённый, Дарьян остановил его вопросом:

– С чего это княжич яров так заботится о простом плугаре?

– С того, что можешь оказаться не так прост, как сам думаешь. Те, кто на виду и грозно орут, размахивая мечом, обычно по сути – пустое ратное мясо. Те, кто поумнее, часто до нужной поры остаются в тени: учатся, наблюдают. Ждут. Они и есть сильные, они добудут мне победу. Я сделаю тебя сильным, умеющим побеждать. А ты отплатишь мне тем, что не подведёшь, в нужный миг выберешь меня, а не моих врагов.

Дарьян онемел от такого поворота разговора, молчал под пристальным давящим взглядом.

Согласиться немыслимо, смертельно опасно, а отказаться от места в ближнем круге ярского княжича язык не поворачивался. Стать ратником, учиться у яров, учится у Зарубы – у самого прославленного поединщика Немирова дола. И может, когда-нибудь даже «зажечь» СВОЙ Симарглов меч…

Голова закружилась. Дарьян тянул с ответом, но чувствовал, понимал, что даёт немое согласие.

Ратмир ждал, наблюдал. И наконец медленно кивнул.

С волной прокатившегося по телу страха Дарьян понял, что теперь у него с наследным княжичем яров тайный уговор.

Глава 8. За пеленой дождя

Наутро после разговора с матерью Дарьян возвратился в свой угол в хлеву с охапкой узлов и свёртков. Когда, глядя в сторону, сопя и морщась, словно от трёх солнц, сказал ей, что решил до осени остаться у яров, что сам княжич пригласил, она от удивления даже забыла расстроиться. «Только бы не плакала!» – мысленно молил Дарьян.

От материнских слезливых причитаний спас сидевший рядом на телеге Былята. Как только мать опомнилась, и губы её задрожали, изрёк:

– Если у кого и учиться мечному бою, так лучше Зарубы во всей долине нету.

От слов старого воеводы сразу полегчало, только сейчас понял, что более всего страшился от него злого плевка под ноги и того, что домой молву о паскуде-перебежчике привезёт.

– Да что ж это?! – всплеснула руками мать, – Неужели и вправду останешься?! – Слезы в её глазах готовы были обрушиться безудержным потоком. – Да что я Бразду-то скажу?! Он пахать тебя ждёт!

– Скажешь, – на плечо всхлипывающей женщине Былята положил тяжёлую успокаивающую ладонь, – что пасынок его выбрал ратное дело и поступил на службу к нашему князю. – Мать и сын округлили глаза. – Я с Годотой переговорю, год у нас тяжёлый, безденежный будет, но, думаю, он тебе хоть сколько-нибудь, а на содержание выделит, чтобы здесь с княжеского стола не пробираться. Свои люди у яров нам нужны.

Плакать и причитать в голос воевода матери запретил, поэтому она наставляла сына в самостоятельном бытоустройстве, лишь часто шмыгая и тяжко вздыхая. Всучила всё, что у неё было. Былята с Войко тоже расщедрились, их мешки основательно опустели. Дарьян слабо, для приличия протестовал, взял всё.