Немка. Повесть о незабытой юности

Собственно, что я делаю неправильно? Я вступаю в комсомол, в котором состоят лучшие мои подруги, лучшие из ребят, которых я знаю. А что такое комсомол? Союз молодёжи, прежде всего (коммунистический – не совсем понятно). Устав комсомола содержит вполне благоразумные понятия: честность, справедливость, верность, любовь к Родине, трудолюбие, бескорыстное служение народу…

Об этом мы слышим постоянно. Плохо это? Нет. И я хотела быть в комсомоле, меня не приняли в 7-ом классе, потому что я немка и мой отец якобы враг народа, что я считаю совершенной ошибкой. Может, что-нибудь изменилось – если товарищ Ковалёв предложил мне подать заявление. Попробую ещё раз.

Меня вызвали последней. Сразу за дверью я остановилась. 4–5 деревянных скамеек стояли передо мной поперёк комнаты, на них сидели члены бюро райкома комсомола спиной ко мне. На моё приветствие все обернулись, приветливо отвечая. Я знала почти всех. Впереди за столом сидел Павел, слева от него, в некотором отдалении от стола, сидел на стуле с вытянутыми вперёд ногами представитель из Барнаула. Ковалёв стоял справа у окна. Он был инвалид войны, по-моему, правый рукав его гимнастёрки был пустой и пристёгнут ремнём к телу.

После короткого представления поступили вопросы, на которые я все ответила.

„Расскажи свою биографию", – сказал представитель.

Я хотела коротко её изложить, но он наводящими вопросами всё узнал, что хотел узнать.

„Ты немка, и твоего отца арестовали. За что?"

Я же не знала за что.

„Тебе было 13, в этом возрасте уже отвечают за действия родителей. Ты наверняка знаешь, с кем встречался твой отец".

„Это что, допрос?" – ударило в голову. Я молчала.

„Ну, выкладывай, ты же всё знаешь".

Что-то в моей душе сжалось в комок, я не знала, как мне воспротивиться…

„Мой отец всегда приходил с работы и оставался дома в семье".

„И кто посещал его чаще всех?" – „Никто".

„И почему же его арестовали? За что? Как ты считаешь?"

„Я не знаю, и никто не знает".

„Ты же не считаешь, что Советская власть человека ни за что заключает в тюрьму? У нас только врагов заключают".

Все на скамьях сидели спиной ко мне, никто из них не оглянулся, а мне так хотелось увидеть хотя бы одно лицо.

И Павел сидел, уткнувшись лицом в лист бумаги, на котором он что-то царапал или чертил карандашом. Ковалёв теперь сидел на подоконнике и пристально смотрел на носки своих сапог. Всё это запечатлелось в моей памяти, и у меня было только одно желание, чтобы этот функционер из Барнаула расстрелял меня, чем мне такие жестокие, ужасные упрёки слышать. Я закрыла глаза и не сказала больше ни слова. Потом я услышала: „Если ты подпишешь, что ты отрекаешься от своего отца, тогда…" как ни крепилась я, но слёзы брызнули. Всем своим телом, своей спиной я прижалась к двери, желала, чтоб она открылась, а я выпала отсюда, только не на землю – во Вселенную, мне хотелось маленькой пылинкой исчезнуть в космосе. Дверь осталась закрытой, а я стояла и качала головой. Нет! И тут вдруг встал Ковалёв, это я ещё видела сквозь слёзы.

„Товарищи члены райкома комсомола. Все вы знаете ученицу нашей школы Лидию Герман". Что-то он еще говорил… Затем: „Я как первый секретарь Родинского райкома комсомола настаиваю на том, чтобы ученицу Лидию Герман принять в ряды Ленинского комсомола…"

Почему он это говорил? Почему? Я уже не хочу! Не хочу я в комсомол! А для Ковалёва это же рискованно, может, опасно. Сколько членов бюро проголосовало за – я не знаю, во всяком случае, я должна через 3–4 дня прийти и получить комсомольский билет.

Дома я бросилась на кровать и плакала истерично. Не хотела я уже в комсомол, а теперь я в нём. Зачем? Всё равно я не настоящая комсомолка, не из тех, которые на собраниях или на демонстрациях выступают с патриотическими речами за партию, за нашего великого учителя и отца всех народов, товарища Сталина. Никогда бы я не смогла в этом роде что-либо сказать. И в театральных представлениях на сцене тоже нет. В прошлом году, например, хотели, чтобы я выучила и рассказала хвалебное стихотворение Лебедева-Кумача, я категорически отказалась. Меня немного удивило, что Валентина Андреевна не настояла на этом, может быть, она тоже нашла это смешным: немка должна восхвалять любимого товарища Сталина. Нет, я действительно была недостойна быть в комсомоле. Почему только Павел так выразился: „Кто же, если не ты". Теперь он знает всё, мальчишка, который так много для меня значил, увидел он все мои унижения и позор. И не хотелось мне больше в школу ходить. Почему я должна ходить в школу? Я была единственная немка, которая дошла до 9-го класса – во всём районе, в эти тяжелые годы. Почему я должна обязательно закончить школу? Какой смысл в этом?..

Подушка моя была мокрая… Вспомнился мне Мариенталь. Где они теперь все? Моя лучшая подруга Ирма Зандер? Мои одноклассницы Фрида Киндеркнехт, Роза Ромме, Амалия Кесслер? И мальчишки Альберт Пиннеккер, Виктор Гербер? Чем они все занимаются? Ходят они тоже в школу? Я пыталась себе представить, как они теперь все выглядят – не получилось.