Немного больше, чем любовь

Агата открыла глаза и недоверчиво спросила:

– Дядя?

– Да, девочка моя, – произнес Александр.

Он устало опустился на пол рядом с ними, облокотившись спиной на стену, и позволил себе прикрыть глаза.

Дождь наконец закончился.

Эпилог

Николай Орлов в светлом костюме и начищенных ботинках легко спрыгнул на палубу прогулочного «Флиппера» и обернулся к Агате. Она попыталась свободной рукой приподнять полы длинного вечернего платья цвета индиго, прежде чем сделать следующий шаг, но все равно споткнулась. Он не дал ей упасть – подхватил на руки и аккуратно усадил на обитый белой кожей диван на корме.

Нежно коснулся ее губ своими, и она ответила, обняв его за плечи.

– С днем рождения! – прошептал Николай, разрывая поцелуй.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Агата.

Сегодня ей исполнилось восемнадцать. Через два года Николай получит университетский диплом – и они поженятся. И тогда он увезет ее из коттеджа «Чайка».

Послышались шаги: Елисей торопился к ним, держа в одной руке бутылку с шампанским, а в другой – поводок. Дарси несмело подошел к краю причала и жалобно заскулил. Елисей бесцеремонно схватил его за шкирку и опустил на палубу. Пес огрызнулся, брезгливо отряхиваясь, и отправился к хозяйке.

– Агата, это тебе, – брат протянул ей увесистый сверток, перевязанный бечевкой, – сегодня утром принесли, пока тебя не было.

Девушка нетерпеливо разорвала коричневую оберточную бумагу – и замерла: в ее руках было издание «Гордости и предубеждения» Джейн Остин с акварельными иллюстрациями Чарльза Эдмунда Брока.

На колени упал сложенный вдвое листок бумаги. Он пах табаком и, почему-то, грозой. Короткая надпись на нем гласила:

«На память. Любимой. От пирата».

Вальпургиева ночь

«Никому и никогда не испытать чужую боль, каждому суждена своя…»

Колин Маккалоу «Поющие в терновнике»

Пролог

Нервы сдавали. Его трясло от одной только мысли об этой глупой затее. От того, что он собрался выйти в море в ночь, солгав лучшему другу. От того, что так ничего и не рассказал родителям. О том, что «Флиппер» Берга может постичь участь катера Ильинского, Павел старался не думать. Он просто оделся потеплее, нашел шапку и варежки, закинул их в рюкзак, следом отправил в него шоколадку и бутылку с водой. А то мало ли что…

Идти по спящему городу к марине было неприятно. И как-то тревожно. Пашке казалось, что кто-то пристально наблюдает за ним издалека. И от этого неприятного, вязкого чувства хотелось прибавить шагу.

Алька и Инга, обе укутанные в свитеры и штормовки, ждали его в условленном месте недалеко от понтона. Потом Инга просто отвела их к «Флипперу», одной из многих моторных яхт, пришвартованных в марине. Девушка легко спрыгнула на палубу, привычно, не обращая внимания на небольшую качку, прошла к корме, и приподняла одно из расположенных там сидений. Оглянулась и прошипела:

– Сюда! Ну же! Быстро!

Алька бесстрашно шагнула в темноту яхты, и Паше ничего не оставалось, как последовать за ней. Отступать было поздно. Держась за перила, он осторожно спустился по трапу вниз.

В руках у Инги блеснул ключ, самый обычный, похожий на ключ от шифоньера. Тихо щелкнул замок, и дверь распахнулась, пропуская ребят в каюту.

– А теперь сидите тихо! Как мышки! – шикнула Инга и аккуратно прикрыла дверь.

Глава первая

Вальпургиеву ночь[3] Пашка не любил. Не то чтобы он боялся всякой нечисти – когда тебе почти семнадцать, трудно верить в детские сказки, – но полыхающие костры, запах барбекю, туристы, приезжающие на острова ко Дню весны, и всеобщее веселье действовали Павлу Колбецкому на нервы. Вот и сейчас он смотрел на веселящихся одноклассников со смесью зависти и раздражения. Одна из девчонок – судя по заливистому смеху и тяжелым соломенно-желтым косам, это была Эльза, – подскочила к Павлу и схватила его за рукав, заставляя присоединиться к хороводу вокруг огромного костра. Лицо ее было скрыто маской устрашающего вида ведьмы с крючковатым носом и огромной бородавкой над верхней губой. Платье с традиционной вышивкой и пышной юбкой ладно сидело на гибкой девичьей фигурке. Тяжело вздохнув и опустив на лоб маску непонятного чудища, выданную ему Эриком, Пашка поднялся со своего места и отправился к танцующим вслед за девушкой. Ребята приветствовали его радостными криками, и вскоре Павел, вопреки упадническому настроению, заразился всеобщим весельем. Пламя поднималось все выше и выше, песни становились все громче и громче, а танцы – быстрее. Кружась в вихре хоровода, Паша поднял голову вверх, чтобы сквозь прорези в маске посмотреть на весеннее небо.

Почти год Павел Колбецкий провел вдали от коттеджа «Чайка» и своих родных. Он сам принял решение поступать в академическую гимназию после девятого класса – ту самую, которую закончил Елисей, – и пожалел о своем решении ровно в тот момент, когда автомобиль родителей свернул на шоссе с подъездной дорожки спального корпуса пансиона, оставляя Павла один на один со взрослой жизнью…