Немного чьих-то чувств

Он скорчился среди верхних ветвей, а пес в явном недоумении – видимо, не привыкнув к тому, что члены преступного мира упархивают от него на крыльях голубки, – расхаживал взад и вперед, как человек, разыскивающий оброненную запонку. Затем он оставил поиски и зарысил прочь с приглушенным проклятьем, и почти сразу же Огастес, поглядывая вниз со своего насеста, увидел, что Освальд Стоукер возвращается в сопровождении весьма дородного мужчины, который сжимал горлышко бутылки с шампанским и пел про звездно-полосатый флаг. Они остановились прямо под дубом.

В этот момент Огастес вполне мог бы дать знать о себе, но внутренний голос шепнул ему, что чем меньше он будет иметь дела с Освальдом Стоукером в его нынешнем неуравновешенном состоянии, тем лучше. А потому он продолжал сидеть в безмолвии, и тут Освальд Стоукер заговорил.

– Ну-ну, – сказал он, – мой юный друг Муллинер, о котором я вам только что рассказывал, как будто нас покинул. Если помните, я поведал вам о его великой любви к моей неединокровной кузине Гермионе и о моем желании поспособствовать ему в меру моих сил. Ваше пение напомнило мне, что первый шаг – спеть серенаду – еще предстоит сделать. Без сомнения, вы хотите привлечь мое внимание к тому обстоятельству, что он спеть ей серенаду не сможет, поскольку его тут нет. Справедливо. Но как поступают в театре, когда звезда отсутствует? Заменяют ее дублером. Я намерен закрыть пролом грудью и продублировать его. Конечно, было бы эффектнее, если бы я мог аккомпанировать себе на каком-нибудь музыкальном инструменте, вроде клавикордов или цевницы, но, если вы будете тянуть басовую ноту, исполнение, мне кажется, будет вполне и вполне. Прошу прощения?

Мистер Клаттербак уже некоторое время бормотал что-то о крещении корабля и теперь помотал головой, словно отказывался тянуть басовую ноту.

– Сначала корабль окрещу, – сказал он. – Старинная традиция. – И, замахнувшись бутылкой, ловко швырнул ее в одно из окон верхнего этажа. – Доброй удачи всем, кто поплывет на тебе, – пожелал он.

Теперь настала очередь Освальда Стоукера помотать головой.

– Ну, послушайте, дорогой мой, если мне будет дозволено высказать некоторые соображения, вы, по-моему, отступили от общепринятой процедуры. Конечно же, разбивают бутылку о корабль, а не корабль бутылкой. Однако, – продолжал он, когда из окна показались верхние склоны Стайнифорда, дворецкого, – это принесло плоды. Мы собрали зрителей. Вы что-то сказали? – добавил он, обращаясь к Стайнифорду.

Дворецкий, как до него пес, был, казалось, чем-то раздосадован.

– Кто, – вопросил он, – там внизу?

– Говорит Огастес Муллинер или, вернее, – сказал Освальд Стоукер, приступая к этому действию, – поет.

Зрелище торчащей головы подвигло мистера Клаттербака показать себя сполна. Вновь Освальд Стоукер имел удовольствие увидеть, как он изображает бейсболиста, раскручивающего мяч, что, по сути, мало отличалось от начала эпилептического припадка. В следующий миг точно посланное сырое яйцо нашло свою цель.

– В яблочко! – с удовлетворением сообщил мистер Клаттербак. И побрел прочь с приятным чувством исполненного долга, а Освальд Стоукер едва успел закурить сигарету и насладиться несколькими освежительными затяжками, как к нему присоединился мажордом миссис Гаджен с дробовиком в руках.

– А, Стайнифорд! – приветливо сказал Освальд Стоукер. – Вышли провести денек, стреляя по птицам?

– Добрый вечер, мистер Стоукер. Я ищу мистера Муллинера, – сказал дворецкий с ледяной угрозой в голосе.

– А! Муллинера? Да он же был здесь минуту назад. Я вроде бы его видел. А вы его ищете по какой-то особой причине?

– Я думаю, его необходимо повалить и обезвредить до возвращения миссис Гаджен и мисс Гермионы.

– Как? Что он натворил?

– Пел у меня под окном.

– Но это же скорее дань восхищения. И в чем заключался смысл его песни?

– Насколько я понял, он просил меня бросить ему розу из моих волос.

– И вы бросили?

– Нет, сэр.

– Правильно. Розы стоят денег.

– Кроме того, он швырнул в меня сырое яйцо.

– Ах, так вот почему у вас столько желтка на щеках и носу. А я-то подумал, что это средство для улучшения цвета лица. Вроде грязевых масок. Младая кровь, Стайнифорд, младая кровь, что тут поделаешь!

– Сэр?

– В возрасте Муллинера случаются подобные выплески неуемной энергии. Юности можно многое извинить.

– Но не пение и швыряние яиц в три часа ночи.

– Да, пожалуй, он зашел слишком далеко. Он весь вечер был слишком перевозбужден. Мы обедали вместе, и благодаря ему нас в быстрой последовательности вышвырнули из трех гриль-баров и одного молочного. И все время он метал сырые яйца в вентиляторы. Э-эй! – прервал себя Освальд Стоукер, когда ночь огласил дальний всплеск. – Думается, один мой друг упал в пруд. Пойду проверю. Возможно, ему понадобится рука помощи.