Немного ненависти

Но лучше им здесь не стало. Работы не было. Люди на улицах плевали им вслед. Они кочевали от одного города к другому, и те немногие деньги, которые не украли моряки при переезде сюда, понемногу кончились. Они услышали, что в Вальбеке есть работа, и пустились в путь, примкнув к десятку других кантийцев ради безопасности. Путешествие было тяжелым, и все ради того, чтобы узнать, что в Вальбеке работы тоже нет. Даже для белых, не говоря уже о черных, как они. Люди смотрели на них как на крыс. А теперь и здесь все посходили с ума. Гессель не понимала, что произошло. Она не знала даже, кто ударил ее отца и за что.

– Боже, Боже…

Жрецы говорили, что если она будет молиться каждое утро и каждый вечер и блюсти внутреннюю чистоту, с ней будут случаться только хорошие вещи. И она молилась – каждый вечер и каждое утро. Что она сделала не так? Может быть, она грязная внутри и поэтому Бог наказывает ее?

– Боже… – всхлипывала она, тряся отца за плечо. – Отец, пожалуйста, проснись!

Она не знала, что делать. Она не знала здесь ни одного человека. С отца сняли его туфли. Его туфли, помоги ей Бог! Его босые ноги сползли с лежанки, и она тихо дотронулась до одной ступни дрожащими пальцами. В ее глазах стояли слезы.

– Боже, – прошептала она.

Что теперь делать?

Она услышала шаркающие шаги. Какой-то человек протиснулся в дверной проем, прижимаясь к стене – сгорбленный, закутанный в драную куртку без одного рукава, – и остановился, с ужасом глядя на площадь, где черные фигуры метались и корчились под звуки обезумевшей музыки.

Гессель прижалась к земле, оскалив зубы, еще не зная, собирается она драться или плакать. Жрецы говорили, что иногда бывает необходимо довериться милости чужих людей.

– Пожалуйста… – отчаянно пискнула Гессель.

Нищий резко обернулся. Это была женщина. Бледное лицо, выбритая голова. Она казалась сумасшедшей. По ее лицу текли струйки крови из ссадины на черепе, один выпученный, покрасневший глаз окружало размазанное пятно черной краски.

– Мой отец… он не просыпается, – проговорила Гессель, неловко выговаривая полузнакомые слова.

– Мне жаль. – На окровавленной шее женщины поднялся и опустился кадык. – Я ничем не могу помочь.

– Пожалуйста!

– Тише! – прошипела женщина, в ужасе косясь в сторону площади.

– Пожалуйста! – заверещала Гессель, вцепившись в ее обнаженную руку. – Пожалуйста! Пожалуйста!

Она вопила все громче и громче; попросту не могла остановиться. Не знала даже, кричит она на языке Союза или на кантийском. Нищенка потянула руку, таща Гессель за собой.

– Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!

– Закрой рот! – взвизгнула женщина и шваркнула ее об стену.

Гессель услышала, как она поспешно выбирается наружу, обратно на площадь.

Девочка поднялась на ноги, потирая ушибленную о камень голову. Она снова подползла к отцу и тихонько тронула его за руку.

– Отец, – умоляюще прошептала она. – Пожалуйста, проснись!

Кое-что наше

Спотыкаясь, Савин выбралась из переулка. Девочка позади так и продолжала причитать.

Визгливая музыка приостановилась. Танцы тоже. На нее устремился взгляд – черные глаза, в которых плясали язычки огня среди темноты.

Она увидела силуэт высокого человека в цилиндре. В одной руке он держал горящий факел, другая была поднята и указывала прямо на нее.

– Приведите мне вон ту!

Она припустилась бегом, принуждая свои дрожащие ноги сделать еще одно усилие, нырнула в боковую улочку, поскользнулась на грязи, плюхнулась в канаву и снова выбралась. Пронеслась мимо уставившейся на нее старухи, через крошечный сквер, втиснутый между крошечными домиками, с огромной грудой пепла, навоза и костей посередине, в которой копошились крысы.

Сзади слышались крики, резкие возгласы и резкий смех, эхо шлепающих подошв, отражающееся от облезлых стен. В отчаянии она кидалась к дверям, мимо которых пробегала – закрыто, закрыто, закрыто! – затем одна внезапно распахнулась, и она кувырком полетела в утробу какого-то заброшенного здания.

Комната с просевшим потолком, посередине навалены тряпки, на них раскинулись спящие люди. Пьяницы, курильщики шелухи, полуодетые, с бездумно раскрытыми ртами, откуда текла слюна. Вонь стояла неописуемая. Кто-то проделал в полу дырку, которую использовали в качестве нужника, вокруг роились мухи. Зажав ладонью рот и подавляя рвотные позывы, Савин пробралась между телами, отыскала заднюю дверь и вывалилась наружу, в переулок.

– Вот ты где!

Двое мужчин впереди. Она развернулась, чтобы броситься прочь, скользя башмаками по булыжнику, и обнаружила перед собой тупик. Глухая стена из гнилого кирпича, ни единой двери, куда можно попробовать ткнуться. Савин медленно повернулась, чувствуя, как в горле перехватывает дыхание. Они не спеша приближались самоуверенной походкой мужчин, знающих, что они победили. У одного был отвратительно косящий глаз и палка с вбитым в нее гвоздем. Другой шел с низко опущенной головой, надвинув на лицо кепку.

– Прочь! – прошипела Савин, подняв руку. Возможно, это выглядело бы более убедительно, если бы рука не дрожала так сильно.

– Это женщина! – объявил косоглазый, и на его лице появилась ухмылка.